Книга Мефодий Буслаев. Самый лучший враг - Дмитрий Емец

Прежде чем ответить, проводник, все еще припавший к следу, выпрямился. Ветка ели, низко нависшая над тропой, сдернула с его головы капюшон Лицо, до того скрытое под ним, было человеческое и одновременно звериное. Волчьи уши, вытянутый как у волка нос с чуткими, нервными, постоянно расширяющимися ноздрями, и густые серебристые бакенбарды. Тот, кто раньше не сталкивался с подобными существами, решил бы, что это оборотень. Но нет. Это был лишь отдаленный, во втором или третьем колене, потомок волкодлака. Идеальный следопыт. Идеальный проводник.

— Да, — ответил потомок волкодлака. — Он где-то близко. Я чую.

— Прячется? — спросил второй.

— Нет, не убегает. След уверенный, на самой дороге. Он, будем говорить, живет где-то збеся. Не то чтобы прячется, а, будем говорить, маленько скрывается. Не хочет, стал быть, чтобы нашли его… Как бы, сударь, он нас не покрошил. Веб ж таки дело лесное. Сами видели, сударь: концов здеся не отыщешь, — отозвался проводник, и зубы его тревожно блеснули в полуулмбке-полуоскале.

— Не бойся! — сказал всадник. — Я гонец. Гонцов не убивают.

— Так-то оно так. Да по гонцу-то не всегда скажешь, кто он такой, — проворчал проводник. — Едет себе и едет. А как замочишь, гля — а это, батюшки, гонец!

Всадник вперил в него пристальный взор:

— Тебе что, приходилось нападать на гонцов?

Проводник попятился:

— Ни-ни, сударь! На таких, как вы, никогда! Что ж я, глаз не имею?! Я, чай, силы свои знаю… — он подвинулся к всаднику поближе и вдруг зашептал: — А этот страж, которого мы ищем… много я о нем слышал разного… Говорят, он косил людей тысячами. И не только людей. Его даже называли богом войны.

— Он и был им. Но теперь он притих Или постарел. Или наскучило. Или, возможно, все вместе.

— А эйдосы как же? Или он без них? Вашим-то они, будем говорить, завсегда нужны!

— Эйдосы ему доставляют дуэли. Он опустошает дархи тех, кого зарубит. От крыльев и флейт светлых стражей тоже не отказывается. Но все же я не сказал бы, что он дерется часто. Не так часто, как мог бы. Чаще, когда вызывают его. А желающих с каждым годом все меньше.

Всадник замолчал, поправляя капюшон. Потом сам спросил проводника:

— Ты ведь тоже немного его знаешь. В лесу прожить непросто. Пища? Одежда? Магию в этих землях использовать опасно. Как он добывает все потребное для жизни?

Проводник провел рукой по бакенбардам. Пальцы у него были покрыты редким серебристым мехом до самых ногтей — ногтей, впрочем, вполне человеческих Казалось, волк умывается лапой.

— А он это… нежить нам подчищает, которая особливо сильно надоедает! А мы ему за эго, будем гово-рить, платим кой-чего… Вы, сударь, не подумайте, мы и сами могем… Жизня тут суровая, так что мы и сами сызмальства знаем, кого щелоком надо, кого кипятком, кого, стал быть, какой тратой окурить. Да и кистенем можем, когда придется… Дело-то понятное. Земля тут такая, что мертвяки долго потом блуждают, особенно если разбойник какой или кто похуже. Но это ежели простая нежить, будем говорить, обычная. Вампиров, мозгондов, домовых — этих мы и вовсе не боимся… Но в последние годы случается, забредает и с той стороны кой-кто… Вот они-то, сударь мой, нам уж не по зубам. Вот ребяты наши и смекнули, чтобы, значится, его для этих дел нанимать!

— Серьезно? Он вот так вот запросто выполняет человеческие поручения? Человеческие?! Убивает тех, что приходят с той стороны? — жадно спросил всадник, оглядываясь в черноту леса.

— Не знаю, сударь. А раз не слыхал, то врать не буду. Может, убивает, а может, и так… но головке трахнет да и отпустит. Наше дело темное, нам всего знать не положено. Нам лишь бы детишек все эти гульцы не хватали! — спохватился проводник, торопливо забираясь в седло. — Опять же, ребяты гутарят, отыскать его непроста. Не любит он, когда к нему вот так вот в гости суются.

Целый день они петляли по чаще. Здесь, в Пограниче, следов было множество. Вот прямо на тропинке жирная грязевая полоса, ведущая из заболоченного озера, а по центру полосы отпечатался узкий след босой ноги. Это лимнада — болотная нимфа. От своих сестер — наяд, нереид — она отличается длинными водорослевыми волосами и зеленоватой прозрачной кожей. Оскорбишь лимнаду — держись подальше от болот. Расступится трясина. Проглотит вместе с конем. И неважно, что конь из Верхнего Тартара. Болотом он не дышит. По воздуху тоже не летает.

Вот навстречу путникам вышла из зарослей гамадриада. Стоит смотрит с болью и непонятным укором. Оба всадника, остановившись, ждут, пока гамадриада пройдет. Стараются не смотреть на нее, чтобы не обидеть. Некогда прекрасное лицо ее покрыто корой. На коре — белые пятна мха. Из уха пророс гриб. Гамадриада идет спотыкаясь, когда же замирает, невозможно отличить ее от ствола рябины. Должно быть, дерево ее засохло, а вскоре, в суровые зимние морозы, и сама она погибнет. Жизнь гамадриады связана с жизнью ее дерева.

Она не опасна, но, если потревожить ее, гамадриада может накликать проклятие. Или, того хуже, издаст высокий, похожий на скрин крик — призыв о помощи. На этот крик соберутся громадные, похожие на дубовые колоды лешаки. Соберутся не сразу, но идти за тобой будут неотступно. Станут выживать из леса. Ни стрел, ни копий, ни мечей лешаки не страшатся. Боятся лишь огня, но здесь, в пропитанном влагой лесу, огонь опасен лишь магический. Однако магию — и лешаки это знают — здесь лишний раз стараются не применять. Слишком боется пробудить магией то, для чего и создана ГРАНИЦА.

Граница же здесь особая. Не та условная, чаще всего по речкам проведенная, черта, за которой такие же рощи, такие же поля, такое же точно государство с наглым корольком, которого заботит только сбор налогов и таможенные пошлины. То границы постоянно меняются. То один королек проглотил другого, то земли перешли по наследству, то дерзкий герцог, отпав, образовал собственное царство. Здесь граница иная. Неизменная вот уже тысячи лет. Никто на нее не посягает и посягать не будет.

На другое утро проводник взял безошибочный след. Если до этого он часто покидал седло, то теперь не слезал с коня и лишь взгляд его был цепко устремлен на неприметную тропинку, сбегавшую по пологому склону оврага. Всадники медленно ехали, напряженные, готовые схватиться за оружие. Все, что они видели, врезалось им в память. Вот еловый пень со старым спилом, похожий на идеально круглую чашу. В чаше стоит дождевая вода, а в центре на выступающем островке растет крошечный скосившийся грибок. Вот тонкие, тесно растущие березы, состоящие из высокой гибкой удочки и маленького, меньше веника, пучка листьев Непонятно, как такая береза вообще может жить. Но она живет и гнется, и страшный ветер, ломающий неохватные тополя, не может повредить ей, хотя и пригибает к земле

Тропинка привела к четырехугольной каменной башне На первом этаже была лишь низкая глухая дверь, окованная железом. На втором окнами служили узкие бойницы. Не доезжая до башни полусотни шагов, проводник остановился и, спрыгнув с седла, укрылся за лошадью.

— Чую, видят нас! — прошептал он. — И вы, сударь, лучше не суйтесь!