Книга Алкоголик. Эхо дуэли - Андрей Воронин

Примерно 40 тысяч лет назад Эльбрус был активно действующим вулканом. С той поры он спокоен, но доказано, что в глубоких недрах этой горы таятся грозные вулканические силы.

Синела под солнцем гора Верблюдка – контуры горы напоминали голову и горб верблюда, отсюда и название. Цвет горы был фантастически красивый – то ли сизый, то ли зеленовато-голубой. Абзацу показалось, что она переливается, хотя снега на ней нет. Древние вулканические процессы создали эти горы. Сила рвущейся из недр Земли магмы оказалась недостаточной, чтобы выйти наружу, и магма, магматические газы и пары лишь приподняли некоторые участки земной поверхности, образовав куполообразные вершины. Там, где магма нашла выход, она застыла в виде обнаженных скал.

— А как здесь жизнь вообще? – поинтересовался Абзац у водителя.

— Как везде – безработица, алкоголизм, наркомания. Проблем хватает. Соседа похоронили после взрыва в ессентукской электричке – черепно-мозговая травма, несовместимая с жизнью. Похоронили без глаз. Хороший был мужик… Хотя сами мы не из Ессентуков – станичные, но на работу люди ездят в электричке. Любой случайный выстрел или дурь может привести к конфликту. Обстановка взрывная, даже в семьях люди говорят между собой на повышенных тонах.

Абзаца ослепила яркая апрельская зелень травы и деревьев. От солнечного отблеска молодая листва принимала какие-то светлые, почти молочные оттенки. Вершина Эльбруса сверкала, парила… «Туда бы умчаться и растаять, перестать существовать, раствориться в эфире, – думал Абзац. – А может, так и будет. Может, я приехал на Кавказ, чтобы найти свою судьбу. Может, вершина Эльбруса будет тем последним, что я увижу. Что же… не самое худшее, что может предстать взору умирающего». Он чувствовал близость чего-то подозрительного, по коже бегали мурашки, сердце напряженно стучало, словно предупреждая об опасности, или просто это бедное сердце пыталось нормально работать после длительного запоя. Сердце приходило в норму.

— А греческая диаспора здесь большая? – поинтересовался он. Он подумал, что, может,– его спутник не поймет слово «диаспора», и уже готов был перефразировать вопрос на «А греков тут много?». Но все оказалось в порядке, его поняли с первого раза.

— Еще какая большая!

— Откуда они появились?

— К нам – из Азербайджана, Грузии, Армении – оттуда. А туда они попали еще давно – из Оттоманской империи. Дело в том, что во время русско-турецких войн православных греков и армян, живущих в Оттоманской империи, считали помогающими русским и изгоняли с насиженных мест. Тех, кто не успевал бежать, попросту вырезали. Благодаря ходатайству генерала Паскевича в то время греческих беженцев приняла Россия. Но в наших краях еще до Отечественной войны их было совсем мало. После войны, примерно с 1946 года, в нашей станице их было семей десять–пятнадцать на всю станицу. А к настоящему времени они приближаются процентам к сорока населения станицы. Они полностью занимают район Дарьи. У нас три речки – Дарья, Кума и Тамлык. Так вот по Дарье – там основное скопление греков. Они построили свои церкви, свои магазины. Центр станицы еще заселен казакам. А на Тамлыке тоже греки. Их даже различают – тамлыкские и дарьинские греки.

— Я слышал, греческая диаспора имеет здесь свои ликёро-водочные и винные заводы?

— Да, они лидируют в этом. Ну, с ними еще конкурируют армяне. Они владеют многими магазинами. У нас в станице фактически вся торговля в их руках. Не знаю, как в Пятигорске,– Ессентуках, Кисловодске, – там труднее, но думаю, что там у них тоже сильные позиции. Я сам винодельческий техникум заканчивал еще в восьмидесятых, работал мастером на заводе. Потом завод закрыли, теперь опять открыли.

Директор – грек. Приглашают на работу. Я вот все думаю – идти или не идти.

— А что тут думать, если безработица и денег нет.

— А то, что этот директор даже среднюю школу не смог в свое время закончить – двоечник. А я все знаю, все технологические процессы, но у меня вот коммерческой жилки нет.

— А правда, что у греков до сих пор сохраняются такие имена, как Одиссей, Ахилл?

— Есть и простые православные имена – Федор, София… А есть и такие – Софокла знаю, Архимеда тоже… Помню, один раз на рыбалке был… Кругом степь, жарко, лесополоса – только там тень. Я слышу женский голос издалека: «Одиссей! Одиссей! Иди домой!» Ну, искала мужа. Он там на поливальной установке работал.

— Интересно живете.

— Да. Здесь спасает охота и рыбалка, – он задумался и продолжил: – Да и никогда жизнь не была простой. Любой скажет, что нет жизни в станице без хозяйства, кабанчика и другой живности. К примеру, сейчас редко где найдешь подворье, у кого бы не было двух, а то и более кабанчиков, которых, как водится, кололи с приходом первых заморозков, на Октябрьские. А в 60-е годы ситуация была такая, что, невзирая на количество едоков в семье, разрешали иметь, как правило, по одной единице домашних животных. Поскольку в семье у нас было пять детей, то родители всегда покупали двух-трех поросят. И вот здесь воплощался в жизнь основной принцип советской власти. Председатель сельского Совета совместно с инструктором райкома партии и, конечно же, участковым инспектором милиции проводил рейды по деревням и выискивал тех, кто мог ослушаться и вместо одного держал двух, а то и больше поросят. Данное действо обставлялось как в остро закрученном детективе. Все перечисленные и наделенные властными полномочиями люди лазили по всем сараям, закуткам, всем постройкам, кустам крапивы и лозы возле забора, переворачивали все на своем пути, выполняли, как им казалось, государственную работу. Как правило, ничего эти сыщики не находили. Конечно, в станицах еще до приезда «оперативной группы» срочно принимались меры. Всех незаконных поросят в экстренном порядке прятали. У нас в конце огорода стояла сараюшка. Так вот мои родители в срочном порядке спрятали туда поросенка, а дверь завалили ненужным хламом. Недалеко был колодец. И вот когда «оперативная группа» борцов за нашу «лучшую жизнь», прочесав всевозможные закутки, направилась в сторону сараюшки, то поросенок, обалдевший от того, что его выдернули из привычного ему места, и от этого ничего не понимая, стал предательски хрюкать, тем самым выдавая себя «оперативникам». До последних дней моих на этой земле буду помнить, как сработало чувство опасности. Я видел наполненные слезами глаза мамы, которая в тот момент готова была на любой самый отчаянный поступок, чтобы спасти этого поросенка. Я бросился к колодцу (а это было лето, и ручка колодца, когда доставали воду, страшно скрипела), стал доставать из колодца воду, заглушая хрюканье порося и прямо здесь же выливал ее у колодца, якобы поливая огород. Не помню, сколько ведер воды я достал, но рук не чувствовал, это запомнилось. Помню, как кто-то из приехавших в расстроенных чувствах от неудачи нашел длинный металлический прут и, подойдя к стогу с сеном, стал его протыкать, очевидно полагая, что в стоге мы сделали тайник. Это напоминало сцену из фильма о зоне, где при выезде автомашины с грузом с территории зоны груз протыкают в поисках беглецов. Так мы все и жили, как на одной большой зоне со своим законами, со своими смотрящими.