Книга Девичьи игрушки - Владимир Лещенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Варвара улыбнулась.
– Круг наших древних текстов не ограничивается одним лишь «Словом о полку Игореве» или «Житием Сергия Радонежского». Были там и другие сочинения. Вот с ними как раз я имею дело.
– А-а, – протянул старый следователь, понимающе кивая.
Хотя, судя по его виду, ничегошеньки-то он не понял.
– Итак, вам поручили написать о Монго? – повернул ход допроса в нужное русло Вадим.
– Не совсем так, – затрясла головой Озерская. – Он сам на меня вышел…
– Сам? – поразился майор и переглянулся с коллегами. – Это как?
– Позвонил домой (и где только номер взял, ума не приложу) и пригласил к себе.
– Сюда или в офис?
– Сюда.
– И как давно это было?
– В конце прошлого месяца. Недели две с половиной назад.
– Ага! – торжествующе провозгласила вещунья Алена. – А я что говорила? Она, она Гошу извела, стервозина!
– Помолчите, свидетельница! – цыкнул на нее Хасикян.
– А дальше что?
– Предложил мне написать цикл статей о нем и его Высшей Школе Магии. Говорил, что журналистской братией столько ерунды вокруг его деятельности наворочено, что давно пора всем узнать правду «из первых уст».
– Гм, – недоверчиво хмыкнул Савельев.
Странное поведение для такого человека, каковым был Монго. Что-то здесь не так.
– Виделись ли вы с ним еще?
– Да, на прошлой неделе. На этот раз уже в Школе Магии. Он передал мне кое-какие материалы для обработки, но отчего-то больше интересовался моей скромной персоной.
– Гадюка! – прошипела Томская.
– Что конкретно его интересовало? – спросил Вадим, не обращая внимания на жрицу Серебряного Змея.
Он почуял след. Неявный, но хоть какой-то.
– Моя родословная, – пожала плечами Варвара. – Дедушки, бабушки-прабабушки. Чем занимались, чем интересовались, не осталось ли после них семейных реликвий… А под конец таинственно пообещал, что через три дня меня страшно удивит. Это как раз сегодня…
– Вот и удивил… – начал было Савельев, но закончить фразу не успел.
Тишину разорвало гудящее шипение, сменившееся хриплым мертвым карканьем.
И сразу же за ним раздался истошный визг…
…Он шел по вечернему кладбищу мимо подозрительно свежих могил и древних покосившихся крестов, мимо опрокинутых надгробий, покрытых вязью непонятных письмен и заросших травой ям.
Страшно не было, и, более того, его совсем не удивляло, что он здесь очутился и спокойно разгуливает среди залитых медно-красным светом луны могил.
Смотреть по сторонам он все же опасался, краем глаза улавливая какое-то непонятное движение среди могил и спиной ощущая чьи-то нехорошие взгляды.
А между тем ноги будто несли его вперед.
Ветер раскачивал старые деревья, и те скрипели, точно мертвецы своими костями.
Вадим ускорил шаги.
Наконец он очутился возле разрушенной часовни, чья свинцовая провисшая кровля угрюмо поблескивала под луной, а готический шпиль словно пронзал низкие облака.
Тут его ждали.
Навстречу выступила одетая в серый саван высокая фигура с ржавым топором на плече.
Савельев чуял, что нельзя показывать страх, и сказал первое, что пришло в голову:
– Привет покойничкам! И почем дровишки?
Почудилось, что из-под низко надвинутого капюшона ему улыбнулся гнилой череп…
Он проснулся, подняв гудящую голову от смятой подушки.
Зеленые цифры на экранчике дешевого китайского будильника показывали три часа ночи.
Неудивительно, что снится всякая гадость, – вчерашний день закончился просто отвратительно!
Но кто бы мог подумать, что идиотские часы с кукушкой какого-то эксклюзивного исполнения довели нескольких здоровых мужиков чуть не до нервного расстройства?! Что и говорить, юмор у покойного был специфический, да!
А когда в комнату ворвалась обезумевшая кошка, истошно вереща, к ней тут же присоединилась Нина. К чести журналистки, она не упала в обморок и даже не вскочила.
Зато вскочил Зайцев, выхватывая пистолет…
Дальше последовали несколько не самых приятных минут.
Нина надрывалась, кошка вопила, кукушка в часах тоже орала благим матом, а Вадим как дурак стоял у входа, не зная, что делать, и лишь водя глазами.
Казанский, наверное, совершенно одурев, принялся ловить кошку и умудрился прищемить ей хвост.
Сконфуженный донельзя Зайцев, спрятав пистолет, присоединился к Хасикяну в деле успокоения жрицы.
Затем все стражи порядка, чертыхаясь, изучали эти самые часы – сделанные под старину и напоминающие висящую на стене соседней комнаты копию избушки Бабы-Яги.
Пришедшая в себя Нина гладила и успокаивала Барсика – такое имя носил домашний питомец Монго, оказавшийся маленьким котиком сиамской породы. Потом она заплакала, целуя Барсика и повторяя: «Осиротели мы, маленький!»
Потом Савельев не глядя сунул протокол Варваре и распрощался с ней.
Наконец – машина спецмедслужбы застряла в пробке и еще четыре часа они сидели в этом жутковатом доме, чтобы сдать мертвеца, при этом слушая всхлипывания Нины.
Потом позвонила Лидия Ровнина и сообщила, что добраться не может. Виновата была та же самая пробка, и Савельев, мысленно посылая «леди Ровену» подальше, назначил ей явиться завтра (то есть уже сегодня) в управление.
Потом…
Спать уже не хотелось, но Вадим героически пытался заснуть – потому как день предстоит, видать, тяжелый.
Санкт-Петербург, зима 1758 г.
И зачем он тогда выкрикнул «слово и дело»? Наверное, с перепугу. Да и подставлять спину под розги не хотелось. Ведь всего десять дней как был бит за непотребство, учиненное им в доме университетского ректора Крашенинникова.
Вообще же господам студиозусам частенько доставалось на орехи. А ему в особенности.
С того самого дня, когда в мае сорок восьмого года Иван, ученик Александро-Невской семинарии, а с ним еще четверо парней его возраста были зачислены в учрежденный при Академии университет, начались хождения по мукам.
В семинарии что? Зубрежка да молитвы. Шибко не побалуешь.
Университет – дело иное. Храм наук и учености. Вместо долгополой рубахи Ивана обрядили в штаны с камзолом, зеленый кафтан, чулки с башмаками, треугольную шляпу. А главное, дали шпагу с портупеей.
Он был вне себя от гордости. Видели б его тятенька с сестрицей (матушку к этому времени уже Господь забрал). Вольность! Вольность! Вот о чем мечтается в шестнадцать лет.
