Книга Любви навстречу - Мари Клармон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Мэри… – позвал прекрасный женский голос, похожий на голос матери.
Она поджала ноги, свернулась клубочком и зарылась лицом в пухлую подушку. Не надо! Ничего не надо – ни мыслей о матери, ни воспоминаний. Они приносят боль, невыносимую боль. Пусть продлится безмятежное забытье.
– Мэри! – на сей раз голос прозвучал резко и строго. Таким тоном мать говорила, когда в детстве Мэри случалось перепачкаться или порвать платье. – Просыпайся же!
– Нет-нет… – пробормотала Мэри. Во сне ей было легко и спокойно, и она не испытывала ни малейшего желания возвращаться в жестокую реальность.
С нее сдернули одеяло. Мэри ахнула, открыла глаза и поежилась от холода. Она попыталась обхватить себя руками, но смогла только вяло пошевелить пальцами.
– Хлоя у меня сегодня попляшет, – пригрозил красивый голос.
– Хлоя? – Мэри понятия не имела, кто такая Хлоя.
– Да, Хлоя. Я объясню ей разницу между моим домом и притоном для курильщиков опиума. – Женские руки взяли Мэри за плечи и мягко, но настойчиво вынудили ее сесть.
– Я не ку-курила… – произнесла она, едва ворочая языком.
– Оно и видно, – пробурчала… Ивонн? Да-да, конечно, это Ивонн! Лучшая мамина подруга!
Боже милостивый! Ивонн застала ее в таком состоянии и теперь считает лгуньей. Какой позор! В приюте Мэри изо дня в день «лечили» опиумом, но тогда ее заставляли, и поэтому она не испытывала чувства вины, а сейчас…
– Простите, пожалуйста, простите… Мне так стыдно… – пробормотала она.
Ивонн ласково погладила ее по волосам:
– Успокойся, моя хорошая. Тебе не за что просить прощения. Я все понимаю.
– Я не курила опиум. Настойка. Я… я выпила настойку, – призналась Мэри.
Ничего не поделаешь, что было, то было. Два дня Мэри честно боролась с собой и старалась даже не думать про опиум. Но сегодня утром увидела на туалетном столике одной из девушек знакомый пузырек и, не удержавшись от искушения, взяла его с собой. Поэтому сейчас чувствовала себя… как мешок с песком. И примерно так же соображала.
Чтобы разогнать дурман, она крепко зажмурилась, потом открыла глаза и отчетливо увидела бледное лицо встревоженной Ивонн. Эта тревога тотчас передалась Мэри.
– Он приехал? – в панике спросила девушка, не зная, то ли бежать сломя голову, то ли хвататься за кочергу, то ли достать припрятанный пузырек с опиумом. Хотя, конечно, все это было бы бесполезно и бессмысленно. – Отец здесь?
Ивонн сдвинула брови.
– Нет. Пока нет.
Пока? Будь проклято это «пока»! Будь проклят отец, безжалостное чудовище, из-за которого она обречена жить в вечном страхе! Даже если случится невозможное и этот человек будет молить ее о прощении, Мэри никогда не простит его. Никогда!
– Дорогая, у нас мало времени. Нужно привести тебя в божеский вид, прежде чем ты отправишься к герцогу Фарли.
– Так скоро? – в испуге пролепетала Мэри. Столь стремительное развитие событий повергло ее в шок. Она видела Эдварда Барронса один-единственный раз. Всего несколько минут. И было это позавчера. А уже сегодня она станет его содержанкой.
– Мэри, чем скорее, тем лучше. Ты сама это знаешь. – Ивонн взяла ее за руки и заставила встать с кровати. – Оставаясь здесь, ты подвергаешься опасности. Я говорила с Эдвардом. Он согласен быть твоим покровителем и готов принять тебя немедленно.
Мэри слушала вполуха. У нее все расплывалось перед глазами, и она едва держалась на ногах. Что ждет ее сегодня ночью? Вдруг Эдвард не захочет ждать и попытается сразу вступить в свои права? Она вздрогнула и зажмурилась. При мысли о близости с мужчиной ее охватывал ужас.
– Только не садись, – предупредила Ивонн, выпуская руки девушки. – Я сейчас принесу одежду. Надеюсь, корсет и платье тебе подойдут. Впрочем, в любом случае с таким щедрым покровителем ты не будешь испытывать недостатка в роскошных нарядах.
Мэри замерла в напряженном молчании. Да и зачем говорить, когда и так все ясно? Да, он, наверное, обеспечит ее всем необходимым. Но ей придется за это платить. Платить собственным телом.
– Мэри, ты меня слышишь? – с подозрением глядя на нее, спросила Ивонн. – Не вздумай снова заснуть. Пройдись по комнате, посмотри в окно. В общем, делай что угодно – только не садись и не ложись. Обещаешь?
– Обещаю, – ответила Мэри, уставившись на стену.
– Вот и хорошо. – Ивонн кивнула и поспешила к выходу. – Я вернусь через минуту.
Мэри мечтательно взглянула на кровать, борясь с желанием опуститься на белоснежную простыню, накрыться одеялом и вновь погрузиться в сон. Но обещание есть обещание. Преодолев соблазн, она выпрямилась и сделала несколько шагов, сначала – робко, потом более уверенно.
Солнце уже зашло, поэтому в комнате горели свечи. И уютно гудел жаркий камин. Чья это спальня? Вероятно, ничья. Мэри осмотрелась. Ни картин на стенах, ни безделушек на каминной полке, ни книг, ни забытой корзинки с рукоделием. Только широкая кровать, два стула и лакированный стол черного дерева в нише у окна. А на столе, на серебряном подносе, – графин с красным вином и два бокала.
Превосходно! Мэри обещала не спать, но не обещала не пить. Поэтому выпьет. Обязательно выпьет. И утопит в вине мысль о том, что ей предстояло лечь под Эдварда Барронса, герцога Фарли. Рано или поздно он этого потребует, и ей придется подчиниться. Чтобы спастись от преследований отца. Чтобы не попасть обратно в приют. Чтобы выжить. Главное – выжить. Мэри уже так много вытерпела. Вытерпит и это.
Мэри подошла к столу, вынула круглую пробку и взяла хрустальный графин. До краев наполнив бокал, она поднесла его к губам и принялась пить – жадно, большими глотками.
Тихо скрипнула дверь. Шурша сапфировыми юбками, в комнату вошла мадам в сопровождении горничной. Мэри смутилась и опустила бокал на поднос. Ивонн печально посмотрела на нее и со вздохом сказала:
– Налей мне тоже, пожалуйста.
Глядя на лучшую подругу матери, Мэри вдруг почувствовала себя ребенком. Она порывисто обняла Ивонн и прошептала:
– Спасибо. Спасибо за все. Не знаю, что бы я делала без вашей помощи.
– Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, – ответила Ивонн. – Я сделаю для тебя все, что в моих силах.
Мэри молча кивнула и разжала объятия. Ей отчаянно хотелось допить вино, а потом налить еще и еще… но нет, только не сейчас. Не при Ивонн.
Она подождет, когда все уйдут. Когда никто не сможет увидеть, во что она превратилась.
Боже, как он устал… Все тело ныло и болело, а в голове – свинцовая тяжесть. У Эдварда впечатление, что он пробежал полторы сотни миль до Дувра и обратно. А на самом деле всего лишь провел несколько часов у матери. И, как обычно, возвращался от нее в полном изнеможении. Правда, в фамильном особняке возле Грин-парка его поджидали дурные воспоминания и тягостное одиночество, но тут уж ничего не поделаешь. Зато дома можно как следует выспаться, а сейчас ему только это и требовалось.