Книга Из серого. Концерт для нейронов и синапсов - Манучер Парвин

Тюльпаны последуют за нарциссами, а затем расцветут и студентки, обнажив руки, ноги и животы, демонстрируя пирсинг в пупках. Можно увидеть татуировки прямо над их попками. У меня в стране такая демонстрация тела была бы вне закона. Но здесь это допустимо, это одна из мягких пыток, не запрещённых на Западе.

Кстати, говоря о моей стране, должен заметить, что Навруз, персидский Новый год, который приходится на первый день весны, проходит незамеченным в Северной Америке. Я до сих пор помню, какой ослепительной была весна дома, на горных склонах. Как мы праздновали Навруз с цветами, традиционными блюдами и реликвиями, расставленными на столе. Мы одевались во всё новое, я помню монеты, конфеты, гостей и отправление в гости с ответным визитом, поцелуи – хочешь ты этого или не хочешь. Ребёнком я задумывался, как весна помнит, что нужно вернуться на Навруз.

В приёмной клиники полно пациентов, некоторые выглядят странно, другие странно смотрят на меня. Где все эти люди были на протяжении моей жизни? Теперь я – один из них, меня будто выбросили в эту кучу, как будто потрёпанную игрушку в кучу других потрёпанных игрушек.

Я читаю афоризм в рамочке, подобной картинной, на стене: «Идентичные симптомы не означают одни и те же болезни или одинаковых пациентов!» Значит, я не просто какой-то пациент, по крайней мере, здесь! Я с неохотой заполняю различные бланки. В каких-то нужно сообщить персональную информацию, возраст, профессию и т. д. В других нужно предоставить информацию о страховке и оплате. В третьих вопросы посвящены симптомам или семейной истории. Их заполнение даёт мне больше информации обо мне самом, чем я знал до этого, по крайней мере, это напоминает мне о том, что я забыл или хотел забыть. Я вручаю заполненные бланки администратору. Она улыбается мне, как пластиковая Мадонна.

– Вам придётся подождать несколько минут, – говорит она мне. Я посетил достаточно врачей за свою жизнь, чтобы знать: придётся здесь сидеть целую вечность, пока меня не вызовут, причём неправильно произнеся мою фамилию.

Я занимаю себя просмотром брошюр. Моё внимание привлекает фотография доктора Джульетты Пуччини. Она или попала к очень хорошему фотографу, или она очень молода и привлекательна для врача. Она имеет степень по неврологии, а на врача училась в Мичиганском Университете. Она проходила обучение по специальности «неврология» в ординатуре знаменитой на весь мир Кливлендской клиники. Сейчас она – доцент и работает врачом в этой клинике. В брошюре также перечисляются статьи, которые она опубликовала, включая одну о памяти.

Из-за моей растущей рассеянности я читал литературу по своей проблеме. Память включает два процесса, связанных с вещью, которая запоминается. Вещь может быть лицом, стихотворением, новым навыком, запахом, информацией – всем, чем угодно. Первый процесс – это «приобретение» и сохранение вещи в памяти. Второй процесс – это воспоминание о вещи. Биохимическое состояние мозга меняется и при приобретении и сохранении в памяти, и при воспоминании при помощи подходящих ключей.

Через Интернет можно получить ноу-хау, даже мудрость всех. Интернет превратил нас в тесно связанное племя обезьян, в котором каждая обезьяна показывает другим, как колоть разные орехи. К счастью, настоящая наука найдёт нужный камень, чтобы расколоть псевдонауку, магию и догму и убедить околдованных в том, что в этих старых орехах может быть яд. Но если Интернетом будет пользоваться достаточно большое количество дураков, то может произойти обратное! Я также задумываюсь, являются ли разум и наука единственными дорогами к истине.

Появляется медсестра и манит меня большим пальцем. Я покорно иду к ней.

– Простите, профессор Пируз, – шепчет она. – У доктора Рутковского срочный вызов. Но свободна доктор Пуччини. Она проведёт первичный приём. Это рутинная процедура. Во время следующего посещения вы сможете пойти к доктору Рутковскому. Хорошо?

Я разочарован. Но медсестра не виновата в срочном вызове доктора Рутковского к пациенту. Она не может контролировать будущее; никто не может.

– Да, хорошо, – говорю я.

Я иду за ней по коридору, кажется, что он состоит из бесконечных поворотов налево и направо. Пока мы идём, разочарование превращается в любопытство. Почему бы не порадоваться чему-то, что может стать счастливым случаем, говорю я себе, в особенности раз её фамилия Пуччини.

– Пуччини – мой любимый композитор, его оперы мне нравятся больше всего, – объявляю я медсестре. – Возможно, это величайший представитель оперного веризма[5].

– Серьёзно? – говорит она и улыбается мне так, как усталые матери улыбаются своим детям. Мне не по себе от того, что я выделывался – или так могло показаться. Не та сказанная вещь не тому человеку не в то время может создать в голове пирамиду смущения.

Меня заводят в кабинет, белый, как небеса. Там есть диагностический стол, раковина, все медицинские инструменты и всё остальное разложено очень аккуратно. Я сажусь на стул с мягким кожаным сиденьем и жёсткими металлическими подлокотниками. Пока я жду появления доктора Пуччини, я читаю вывешенные в рамках на стенах лицензии и сертификаты. Они напоминают драгоценные камни, покрывающие стены. Несомненно, у неё впечатляющие рекомендации. Доктор Пуччини не так опытна, как доктор Рутковский, но она может быть лучше осведомлена о последних достижениях в своей сфере. В любом случае для первого посещения это может не иметь значения. Насколько я могу быть неблагоразумным? Очень. Я себя знаю!

Разве медсестра не сказала, что врач здесь? Я так и не смог освоить искусство ожидания. Я заведён, испытываю нетерпение. Я пытаюсь рационально подойти к проблеме. В любом случае время для меня биполярно. Оно ползёт, как сбитая с толку черепаха, в никуда, или несётся, как гиперактивный кролик, во все стороны. Но я советую себе:

– Успокойся, Пируз, ты здесь – всего лишь пациент. Это кабинет доктора Пуччини, а не твой. Она тебя будет осматривать, а не ты её.

Как раз, когда я говорю себе, что должен потерпеть, мне больше не требуется ждать! Дверь резко распахивается, и фотография из брошюры заходит в виде женщины, состоящей из плоти и крови. Она кажется мне странно знакомой, словно я её много раз видел и был каждый раз ошеломлён и потрясён. Возможно, всё дело только в том, что она очень красива, и мне просто хотелось бы, чтобы я раньше видел её много раз. Благодаря её очарованию она напоминает пробуждение жизни ранней весной. Я чувствую себя виноватым из-за того, что первым делом обратил внимание на её красоту, хотя мои профеминистские действия снижают боль от шовинистского чувства вины.

Она протягивает мне руку.

– Рада познакомиться с вами, доктор Пируз. Меня зовут Джульетта Пуччини.

– О, да, Пируз, – отвечаю я так, будто только что проснулся среди ночи.

Я продолжаю рассеянно держать её руку в своей, словно это моя рука. Доктор Пуччини мягко вызволяет свою ладонь. Она садится на стул и поворачивается ко мне. Она сдвигает колени вместе, чтобы получился столик для дощечки с зажимом, и изучает мою карточку, которая там закреплена.