Книга Перемирия не будет - Мейси Ейтс

– А тобой движут страсти? – спросил он.

– В некоторых вещах. – Ее губы сложились в горестную гримасу. – Все эти годы у меня была одна главная страсть – выживание. Не думаю, что смогла бы пережить все это, если бы не страсть к жизни. Без нее я, наверное, ушла бы в пустыню и шла бы, пока не упала. Ну а кроме того, у меня была месть. И я думала о ней со страстью.

– Что ж, в этом мы отличаемся. Я не желаю мести. Она мелка и сиюминутна. Я хочу служить более глобальной цели. А для этого способность мыслить куда важнее чувств.

– Ты думаешь так сейчас. Когда страсть потребуется тебе, чтобы дышать, ты изменишь свое мнение. – Голос Самиры громко прозвенел в тишине комнаты.

– Может быть. Но, пока этого не случилось, в моей памяти страсть – это крики ужаса, кровь и разрушенная страна. Так что не удивляйся, что я ценю страсти, мягко говоря, невысоко.

– То есть ты не думаешь, что в нашем браке будут присутствовать чувства? – спросила она.

Ферран вновь оглядел ее. Сейчас на ней не было ни грамма косметики, но и без черных стрелок на веках и ярко-алой помады она была прекрасна.

– Если только физическое притяжение, – проговорил он.

Он не был уверен в своих словах. Он забыл о женщинах и сексе в тот день, когда погибла его семья. В день, когда он взял в свои руки заботу о своей стране и ее народе.

Его отец был слишком увлечен погоней за сексуальными удовольствиями, чтобы как следует заботиться о своей семье и об охране дворца. Результат Ферран видел своими глазами. Видел, как страсть превращается в насилие и смерть. Именно поэтому он решил забыть о чувствах. Хотя он, конечно, понимал, что, женившись, ему придется отказаться от физического воздержания. Но думать об этом ему было некогда.

Зато теперь он думал об этом слишком много.

Прекрасные глаза Самиры расширились.

– Не думаю, что из этого что-то выйдет.

– Почему же?

– Я презираю тебя!

– Это не имеет отношения к сексу. Секс касается лишь тела. Он черно-белый, как и все в жизни.

Самира опустила глаза, ее щеки порозовели.

– А ты что, рассчитываешь, что в нашем союзе не будет секса? Это невозможно. Нам нужны дети.

На ее лице мгновенно отразилась целая гамма чувств. Ужас, любопытство, отвращение… они сменяли друг друга так быстро, что он не мог понять, верно ли он понял каждое из них. А может, ему просто показалось?..

– Дети? – переспросила она.

– Наследники.

Ее ненакрашенные губы побелели.

– Твои дети.

– И твои. Нет связи более крепкой, как нет и лучшего средства для единения наших народов.

– Я…

Слова застряли у Самиры в горле. Его неожиданное вторжение и так выбило ее из колеи. А затем – все эти разговоры о браке, страсти, сексе… и, наконец, детях.

Это слово будто ударило ее под дых.

Сначала ее охватил ужас от чужеродности этой мысли. Затем она чуть не расплакалась от восторга – от мысли, что еще сможет дарить любовь. Стать матерью.

Но вспышка восторга погасла, едва она осознала, что это значит. Ей придется вынашивать детей своего врага. Позволить человеку, убившему ее отца, коснуться ее тела, войти в него. Зачать ребенка, в чьих жилах будет течь кровь недруга.

«Твоя кровь. Ты не будешь одна».

Нет. Она не сможет! Не сможет даже думать об этом!

И все же кое-что удерживало ее здесь. Удерживало от того, чтобы, выхватив шпильку из волос, покончить с ним одним ударом.

Когда он холодно и спокойно сказал, что ее отец убил его отца, что он несет ответ за гибель его матери, она поняла, что поступила бы так же. Зная, что совершил ее отец, будучи новым главой страны, она тоже приговорила бы своего отца к смерти.

Впрочем, для нее это не должно иметь значения. Она должна помнить лишь об одном – о том, чтобы долг чести был уплачен кровью. Она понимала его, и все же он не дождется от нее прощения.

И все же эта предательская мысль сидела в ней как заноза. Ей это не нравилось. Но мысль о свадьбе нравилась ей еще меньше.

Она не могла принять решение.

К тому же шейх смутил ее – мягкими матрасами, вкусной едой и видением жизни, которая, как она думала, не вернется никогда.

Возможность быть шейхой. Нести людям добро. Помнить, каково это – быть нищей, бездомной и голодной, и помогать тем, кто прозябает в бедности.

Возможность стать матерью.

Жить во дворце, получить назад все то, что было отнято у нее…

Все это было так соблазнительно… как отравленное яблоко.

И она не могла забыть, что под сладкой оболочкой кроется отрава.

– Я не готова сейчас обсуждать это, – пробормотала она.

– Ты уже дала согласие. Именно поэтому я не арестовал тебя.

Да, она согласилась. Но для нее это ничего не значило. Она пока не верила в реальность этой сделки. Долгие годы ее вели лишь желание выжить и месть. И вот сейчас шейх предложил ей будущее. Шанс не просто избавиться от врага, а сделать мир лучше.

Он не был чудовищем. Она успела понять это за месяц работы во дворце. И ее это страшно раздражало. Да, он был человеком из плоти и крови, а вовсе не воплощенным злом, принесшим гибель ее семье.

Она ненавидела эту мысль. И этот соблазн.

– Я согласилась, – проговорила она. – Но я только сейчас начинаю понимать, что это значит.

Она впервые была столь честна с ним.

– Я тоже, – отозвался шейх. – Но в одном я уверен: мне нужны наследники. Я шейх, и для меня это главное в браке.

– Да уж, явно не страсть, – откликнулась она.

– Разумеется. Сомневаюсь, что мой отец пылал страстью к своей жене. Иначе он не оказался бы в объятиях твоей матери.

– А может, дело было в ревности? – Самира опустила ресницы, не зная, правильно ли было делиться с ним этой мыслью. – Думаю, моя мать любила их обоих.

Ей было странно говорить об этом. Но ей всю жизнь недоставало материнской любви. И именно так она в конце концов объяснила себе это.

– Что?

– Думаю, она любила моего отца и твоего тоже. Потерять обоих было для нее страшным ударом. Ее любовник был убит, а через несколько дней не стало и мужа… От этого она не сумела оправиться. Вряд ли она любила кого-то сильнее, чем их обоих.

Уж не ее, это точно.

После долгого молчания Ферран произнес:

– В этом ты не права.

– Ты уверен?

– Да. Думаю, сильнее всего твоя мать любила себя.

– Ты не имеешь права судить! – выкрикнула она. И все же эти слова ее задели. В них была правда, в которой она не желала себе признаваться.