Книга Гусар - Артуро Перес-Реверте

Кавалерийский эскадрон, принадлежавший к тому же полку, уже потянулся прочь, исчезая во мраке, среди олив. Топот копыт напоминал шум стремнины. Из крута света, образованного факелами, донесся голос майора Берре:

— Эскадрон! ПО КОНЯМ!

Трубач отозвался на приказ пронзительным сигналом. Фредерик поспешно нахлобучил медвежий кольбак и сунул ногу в стремя. Оказавшись в седле, он поправил на левом бедре ташку красной кожи, на которой был вышит имперский орел и номер полка. Левую руку в тонкой перчатке Фредерик положил на эфес сабли, а правой сжал узду. Нуаро бил копытом и встряхивал головой, готовый подчиниться малейшему движению своего седока.

Майор Берре легкой рысью проскакал перед эскадроном, за ним, будто верная тень, следовал трубач. Фредерик повернулся к де Бурмону, который сдерживал своего коня, плавно натягивая поводья.

— Началось, Мишель!

Де Бурмон, который пытался усмирить коня, лишь кивнул в ответ. Внушительных размеров кольбак делал его мрачным.

— Началось, и, сдается мне, это хорошее начало, — заметил он, подъехав к Фредерику. — Однако еще есть время чуток поболтать. Домбровский сказал, что дело для нас найдется к утру, не раньше.

— Все равно наше время пришло. — Дай Бог!

— Удачи, Мишель!

— Удачи, брат! Смотри, следи за конем; а уж я с тебя глаз не спущу. Потом буду рассказывать дамам о подвигах своего друга Фредерика Глюнтца. В первую очередь я, конечно, имею в виду прелестное синеглазое создание, о встрече с которым ты имел глупость мне рассказать.

Конь де Бурмона нетерпеливо вскинул голову.

— Тихо, тихо! — прикрикнул всадник. — Спокойно, Ростан, какого черта! Видишь, Фредерик? Даже лошадям не терпится в битву. Подумать только, всего два часа назад мы храпели в своих постелях, а теперь все божьи твари готовы драться. Вот что такое война. А если тебе станет одиноко, только поверни голову — и я тут как тут… Скорей бы настал день! Сегодня сам дьявол от нас не уйдет. Богом клянусь, знатный будет денек! Только ты береги себя. Будь осторожен, чтоб тебя черти разорвали!

И, пригнувшись к крупу с ловкостью опытного всадника, де Бурмон поспешил назад, чтобы занять свое место в строю. Фредерик не отрываясь смотрел на ряды неподвижных и безмолвных всадников в гусарской форме, со шнурами, горящими при свете факелов тусклым золотом. Мимо галопом проскакал ротмистр Домбровский, рискуя сломать себе шею в темноте. Истинный поляк, хладнокровный и гордый. Фредерик невольно залюбовался его величавой посадкой и надменным лицом.

Трубач сыграл сигнал к атаке. Фредерик пропустил шесть рядов гусар, скакавших стремя в стремя, по четыре всадника в каждом ряду, и, слегка натянув поводья, пустил Нуаро вперед, чтобы занять свое место. Эскадрон выезжал на дорогу, оставив позади круг из горящих факелов. Обогнув стену, строй начал подниматься вверх по склону, теряясь во тьме.

Кое-кто напевал сквозь зубы, другие переговаривались шепотом. Время от времени ряды облетала чья-нибудь острота. Однако большая часть гусар ехала молча, погрузившись в собственные размышления, воспоминания или тревоги. Фредерик подумал, что толком не знает никого из них. Конечно, он успел познакомиться с некоторыми офицерами, но почти не знал унтер-офицеров и рядовых, включая тех, кто находился под его началом: вахмистра Пинсара, капралов Мартена и Критона… Был еще гусар по имени Лючани: Фредерик запомнил этого корсиканца, считавшего своим долгом сообщать всем и каждому, что император — его земляк Остальные солдаты, даже те, кого он знал в лицо и с кем ему довелось переброситься парой слов, оставались безымянными. Теперь Фредерик жалел, что не успеть познакомиться с ними поближе. Спустя несколько часов все они, плечом к плечу, встретят общую судьбу. Победа или катастрофа, жизнь или смерть ожидают в предутренней тьме что офицера, что рядового. Двенадцать безымянных солдат были его боевыми товарищами, рядом с ними предстояло ему сражаться и, возможно, умереть. И теперь Фредерик злился на себя за то, что не подумал об этом раньше.

Блеснула молния, и вдалеке прокатились раскаты грома. Лошади начали волноваться, и Фредерик с трудом удерживал Нуаро в строю. Какой-то гусар громко выругался.

— Ну и вымокнем же мы сегодня, ребята! Уж поверьте старине Жан-Полю.

«Хоть одного я теперь знаю по имени», — подумал Фредерик Темнота не позволяла разглядеть лицо гусара. Судя по голосу, то был один из ветеранов.

— Все лучше, чем жариться на солнце, — откликнулся другой голос. — Я слыхал, при Байлене…

— Пошел ты к черту в зубы со своим Байленом, — отвечал Жан-Поль. — Как только рассветет, погоним этих оборванцев по всей Андалусии. Ты разве не слышал, что полковник вчера сказал?

— Нам бы твои уши, — заметил кто-то. — Они у тебя, как известно, самые большие в полку.

— За своими следи, — огрызнулся ветеран. — А не то отхвачу при первом удобном случае.

— Ты и еще кто? — глумливо поинтересовался гусар.

— Ты, кажется, Дюран?

— Дюран. И я спросил, сколько народу ты позовешь в помощники, когда соберешься отрезать мне уши.

— Погоди, вот спешимся, тогда посмотрим, кто чего стоит…

Фредерик решил, что настало время вмешаться.

— Прекратить разговоры! — приказал не допускающим возражений тоном.

Перепалка мгновенно угасла. В наступившей тишине было слышно, как Жан-Поль ворчит себе под нос:

— Наш подпоручик, чтоб его черти взяли! Хорохорится, а сам еще пороху не нюхал… Ничего, красавчик, посмотрим, что ты запоешь, когда рассветет!

В ответ раздались негромкие смешки, но конский топот почти заглушил их.

Бесконечная вереница наездников двигалась сквозь тьму. Сабли, висевшие у каждого гусара на левом бедре, то и дело задевали стремена и шпоры, и по рядам всадников поминутно пробегал мелодичный звон. Чтобы не ломать строй, гусары старались держаться поближе друг к другу, и время от времени у какого-нибудь гусара срывалось невольное проклятье, когда его конь задевал скакавшую впереди лошадь. Со стороны эскадрон походил на мрачную кавалькаду призрачных всадников.

Внезапно небо осветило ясное зарево, будто от пожара. С тревогой вглядевшись в пылающие небеса, Фредерик понял, что впереди что-то горит. Зарево стало ярче, и впереди возникли четкие силуэты домов. Их белые стены отчего-то напомнили юноше погребальные саваны; эскадрон въезжал в деревню.

— Вот она, Пьердас-Бланкас, — произнес один из гусар, но никто не обратил внимания на его слова.

Селение казалось совершенно безлюдным, лишь конский топот нарушал тишину. Почти все дома были заперты, как будто жители в полном составе покинули деревню. Хотя скорее всего они просто укрылись за белыми стенами и наблюдали за адской кавалькадой сквозь щели в оконных ставнях. Потонувшее во мраке немое селение выглядело настолько жутко, что Фредерика пробрала дрожь.

«Это и есть война», — подумал юноша. Люди и кони, бредущие куда-то в ночи, деревни, названий которых никто не помнит, короткие привалы на бесконечном пути. И мрак, непроглядный мрак, накрывший всю землю, такой густой и безнадежный, что кажется, будто солнце закатилось навеки и небо никогда больше не будет голубым. И подпоручику Фредерику Глюнтцу из Страсбурга, несмотря на то, что его окружали товарищи, вдруг стало неуютно и страшно. Юноша вообразил, что темнота скрывает нечто невыразимо ужасное, и инстинктивно потянулся к рукояти. Еще никогда в своей жизни он не желал так страстно, чтобы на горизонте забрезжил рассвет.