Книга Записки военного альпиниста. От Ленинградских шпилей до вершин Кавказа. 1941-1945 - Михаил Бобров

А как он умел дружить! У него дома часто собирались друзья – лыжники и альпинисты. Шутили, пели песни. Его родители хорошо к нам относились. Отец, Августин Павлович, по национальности поляк, работал истопником и плотником. Люсина мама, Розалия Мартыновна, эстонка, – в детском садике прачкой и кастеляншей.

Я был самым юным другом Люси. И когда я к нему приходил, Розалия Мартыновна хлопотала около меня, угощая пирожками, печеньем с чаем и черничным или клубничным вареньем, приговаривая с сильным эстонским акцентом: «Кусайте, посалуста, вам нато бить больсим и крэпким». Я стеснялся, благодарил ее, а она меня пичкала: «Нато, нато, Мися, – кусат, это осень васно и кусно». Августин Павлович тоже плохо говорил по-русски. Это были добрейшие родители моего добрейшего старшего друга Люси. У них дома все было очень просто, чисто, уютно.

Августин Павлович – человек высокого роста и крепкого телосложения. Люся пошел в него. А Розалия Мартыновна, наоборот, маленькая, худенькая, очаровательная женщина. Люся у родителей был поздний ребенок, маму боготворил, во всем помогал. Все Люсины друзья были влюблены в его родителей и считали за счастье быть гостями в этом бедном, но дружном доме.

В 1939 году, когда началась война с Финляндией, Люся вместе с молодыми лыжниками – комсомольцами киностудии «Ленфильм» (сам он не был комсомольцем) ушел добровольцем в лыжный батальон. Вскоре на фронте его ранили. Я его навещал в госпитале у Смольного. В первый раз привела туда нас, человек пять горнолыжников и альпинистов, его большой друг и коллега Зоя Васильевна Никитина. У Алоиза был прострелен коленный сустав. Лежал он в постели с высоко поднятой загипсованной ногой и забинтованными обмороженными на руках пальцами.

У меня сохранилось письмо оператора киностудии «Ленфильм», мастера спорта по альпинизму Владимира Ивановича Кабанова своему другу Александру Игнатьевичу Сидоренко, известному в стране горовосходителю, заслуженному мастеру спорта. Оба они работали в одном альпинистском лагере «Рот Фронт». С первым до войны я ходил на вершины Кавказа, у второго стажировался после окончания школы инструкторов альпинизма. А в 1942 году вместе с Александром Игнатьевичем мы сражались на центральных перевалах Главного Кавказского хребта против известной немецкой горнострелковой дивизии «Эдельвейс» и итальянской горной дивизии «Белая лилия», среди личного состава которых были известные альпинисты и горнолыжники Европы.

Письмо большое, поэтому привожу его с сокращениями. Оно выдержано в духе того времени, в нем дается оценка личности Зембы его альпинистским учителем, товарищем по оружию в финской войне.

15 апреля 1963 года

«Дорогой Александр Игнатьевич!.. По твоей просьбе сообщаю подробнее о Зембе. Альпинизмом он начал заниматься с 1937 года. Крестным отцом в альпинизме для него, как и для остальных ленфильмовцев, был я. Ты сам помнишь, каким дружным коллективом мы приезжали в лагерь «Рот Фронт». В нашу сплоченную товарищескую семью входили: Юра Тылес, Яша Парушкин, Вера Кулешова, Вера Передырей, Мила Поворинская, Аля Пригожева. Люся Земба был для меня особенно близок и дорог. Он был частым гостем в нашем доме. По работе мы общались с ним почти ежедневно.

В 1939 году, когда шла война с Финляндией, нас с Люсей пригласили в комитет ВЛКСМ и предложили пойти добровольцами в лыжный батальон. И мы дали согласие, как патриоты. А у меня родилась в 1938 году дочь Нина, и мне было трудно оставлять свою семью. А Люся был практически кормильцем старых отца и матери. Нас, как заводил-активистов по спорту, зачислили в 100-й отдельный лыжный батальон, где были сильнейшие спортсмены города. Формировался батальон в Инженерном замке.

В скором времени мы погрузились в эшелон и отправились на финский фронт. На подходах к фронту мы, как минометчики, вели с Люсей учебные стрельбы. Я целился, он вкладывал в ствол мины. Происходил выстрел, и мы с удовольствием отмечали, что мы не лыком шиты, потому что нас командир роты хвалил за точность попадания. Вспоминать об этом немного весело. Мы получаем с ходу приказ – выйти в сторону островов для первого боя с финнами. Выход с плацдарма начался уже в сумерках. Продвигаясь по льду, рота разошлась повзводно, и, когда мы были на самой середине озера, финны начали мощный обстрел из автоматов и минометов. Когда мы добрались с боем до островов и определили урон нашей роты, то картина была не из приятных. Мы потеряли много бойцов, трех командиров взводов и двух политруков.

Наступила темнота, мы окопались в снегу и ждали рассвета. Вдруг видим, как к противнику прямо по озеру с другого берега несется лошадь, запряженная в розвальни, и на них – два человека. Раздается команда: «Пресечь путь и захватить живыми финнов!» Человек восемь бойцов на лыжах стремительно побежали наперерез упряжке. Вот тут, Саша, я и хочу рассказать о Люсе Зембе. Он оказался в числе тех восьми, что вышли на перехват. Команда, которую дали, была неопределенной – люди не назначены, поэтому Люся считал, что к нему это тоже относилось. Когда бойцы пробежали метров сто, с опушки противника начался такой обстрел из пулемета, что продвигаться по открытому озеру было невозможно. И наши бойцы-лыжники залегли, повернули обратно и ползком начали отступление. Вот тут я и увидел, что три человека остались лежать на льду, а еще спустя какое-то время я понял, что и Люся остался среди них. Командир роты дал команду убитых и раненых бойцов подобрать и транспортировать к подразделению. Я спросил разрешения у командира и в числе шести человек, сняв лыжи, ползком стал добираться до лежащих без движения бойцов. Люсю я сразу же узнал и подполз к нему.

Люся был ранен. Открыв глаза, прошептал: «Володя! Я, кажется, отвоевался». Я взвалил его себе на спину. Он обхватил меня за шею, и я пополз обратно. Ты представляешь, что я больше ни о чем не думал: скорей, скорей дотащить до берега в лес. Он был высокого роста, ноги его волочились по снегу. Я выбивался из сил, много отдыхал. Представь картину: идет перестрелка, стреляют финны и наши. Только пули свистят. Дополз с Люсей до берега, здесь неровности, кусты. Мы настолько устали, что ни сказать, ни спросить ничего не могли друг у друга. Люся и я лежали как убитые. Определил, куда он ранен, под правой ногой увидел кровь на снегу. В это время притащили волокушу. Мы с товарищами привязали Люсю к волокуше, хотели его втроем транспортировать в медсанбат. Но командир роты остановил нас, разъяснив, что сейчас нам нельзя его отправлять в тыл, так как светло и надо ждать темноты.

Снова его развязали, наломав веток елей, положили его на лапник. Он все время бредил, стонал. Стрельба не прекращалась. Наконец, дождавшись вечера, мы двинулись в путь. Шли часа четыре. В полевом госпитале сдали Люсю врачам и вновь вернулись в часть.

Наша рота понесла большие потери. Нам дали два дня на отдых – и опять в бой. Меня назначили командиром взвода. Из двух разбитых взводов укомплектовали один.

Мы возвратились к месту боя, где получил ранение Люся. Финнов там уже не было. Они отошли. Я со своим взводом должен был наступать по указанному азимуту в направлении Выборга.

Дальнейшее случилось в течение того же дня. Как только мы подошли к хутору, нас обстреляли. Я был ранен в грудь и своим ходом, на лыжах, в сопровождении бойца прибыл в полевой госпиталь, откуда санитарным поездом выехал в Ленинград, затем в Воронеж – на длительное лечение.