Книга Самая темная чаща - Холли Блэк

Улыбка существа стала шире.

– Дело сделано. Повяжи лоскуток на дерево и возвращайся домой с нашим благословением.

Поднимая над головой руки с клочком развевающейся ткани, Хэйзел колебалась. Все произошло слишком быстро. Существо согласилось, толком не поторговавшись. Душу наводнил холодный страх: она все отчетливей осознавала, что совершила ошибку.

Но в чем же она заключалась? Хэйзел отдавала себе отчет, что умрет на семь лет раньше, но в десять это казалось слишком далеким будущим, которое никогда не станет ближе, чем теперь.

И только по дороге домой, бредя через тьму, девочка поняла: никто не говорил, что годы будут взяты из конца ее жизни. Она просто предположила. А это значит, они могут забрать ее в любой момент, а учитывая, какие шутки со временем играл Народец, семь лет в Волшебном царстве могли продлиться до конца ее дней в бренном мире.

Она ничем не отличалась от тех, кто когда-либо приходил со своими желаниями к дереву. Народец взял над нею верх.

С той ночи Хэйзел пыталась забыть, что живет в долг, старалась отвлечься. Ходила на каждую вечеринку и целовала всех парней подряд, глуша отчаянье весельем и отгоняя нависшую угрозу.

Но ничто не могло ни отвлечь, ни развлечь ее.

Стоя под душем, Хэйзел снова подумала о грецком орехе и записке внутри: Семь годков – отдай должок. Поздно сожалеть, дружок!

Девушка понимала предостережение, хотя не могла взять в толк, почему Народец проявил такую предупредительность. И почему, раз уж пришло время платить по счетам, она все еще в своей комнате? Ее забирали вчера и уже вернули? Поэтому она проснулась вся в грязи? Но зачем ее вернули? Они снова ее заберут? Или за одну человеческую ночь прошло семь волшебных лет? Никто – и уж точно не она – не мог оказаться столь везучим.

Обмотавшись полотенцем, Хэйзел подошла к шкафу и попыталась придумать, что же теперь делать.

Однако в записке все было правдой. Поздно сожалеть, дружок.

Выбрав темно-синее платье, усеянное крошечными розовыми и зелеными птеродактилями, зеленые резиновые сапоги и прозрачный зонтик, Хэйзел надеялась, что веселый наряд поможет ей сохранить присутствие духа. Но, сев на кровать, чтобы натянуть сапоги, девушка заметила на окне грязь. Стекая с притолоки, та оставляла на стекле темные разводы, а на стене рядом кто-то вывел: ВАСМА.

Хэйзел подошла поближе, недоверчиво щурясь. Имя помощника – или, что более вероятно, того, кого следовало опасаться, – было написано на голубых обоях, прямо как в фильме ужасов.

Страшно подумать: какое-то существо из Народца шло за нею до самого дома, а потом уселось на полу спальни и накарябало буквы костлявым пальцем или крючковатым грязным когтем.

На мгновение ей захотелось сбежать вниз и рассказать брату все: о сделке, записке, заляпанных грязью ногах, о страхе, что ее заберут и даже не дадут попрощаться. Когда-то она доверяла ему больше, чем себе; он был ее частью, ее сообщником. Они надеялись уладить все беды в городе. Может, они снова станут такими же близкими, если между ними больше не будет секретов?

Но если брат обо всем узнает, то может подумать, будто это он виноват.

Хэйзел должна была сама о себе позаботиться – она обещала. Девушке не хотелось, чтобы брат узнал, с каким треском она провалилась. Учитывая, что случилось в Филадельфии, она не хотела сделать еще хуже.

Глубоко вздохнув и решив ничего не рассказывать, она спустилась на кухню. Бен уже был там: запихивал в рюкзак обед. Мама оставила на столе тарелку домашних батончиков из мюсли с капустой и изюмом. Хэйзел схватила парочку, пока Бен разливал кофе по кружкам Мейсона.

По дороге в школу Бен и Хэйзел почти не разговаривали: уплетали завтрак. Шипящие динамики его Фольксвагена-«жука» заполняли машину панком с радиостанции соседнего колледжа. Бен зевал и выглядел слишком сонным, чтобы разговаривать; Хэйзел наблюдала за ним и тихонько радовалась, что ведет себя естественно.

К тому времени, когда они доехали до средней школы Фэйрфолда, девушке удалось убедить себя, что Народец не собирается похищать ее прямо сейчас. Они играют с ней, как жестокая кошка с мышкой, и переживания тут ничем не помогут. Входя в школу, Хэйзел уже совершенно в это поверила. Издалека Джек и Картер, шедшие по коридору, казались зеркальными отражениями друг друга – за исключением единственной детали: одной рукой Картер обнимал за плечи излучающую самодовольство Аманду Уоткинс. Очевидно, Аманда наконец-то заполучила Картера. Больше никаких теней; ей все-таки удалось завладеть оригиналом.

Хэйзел тут же возмутилась: Картер лицемерил, упрекая ее, что она разбивает сердца, а сам вместе с Амандой разбил сердце собственного брата!

Но потом она задумалась: а знал ли Картер, что Аманда считала Джека его тенью? Хэйзел бросила взгляд на ничего не выражающее лицо Джека. Она была готова поклясться: он ничего не рассказал брату.

Мысль о том, что Джек сохнет по Аманде, пока та строит глазки Картеру, привела Хэйзел в ярость. Ощутив собственную беспомощность, девушке захотелось как следует врезать Аманде. И снова поцеловать Джека – так отчаянно, чтобы сила ее поцелуя изгнала Аманду из его головы; так страстно, чтобы все остальные парни, даже Картер, впечатлились тем, какой Джек привлекательный.

Но воображая, как она пересечет коридор и действительно это сделает, Хэйзел вспомнила странно огорченное выражение на лице Джека, когда тот отпрянул после их поцелуя на вечеринке. Ей бы не хотелось, чтобы он снова так на нее смотрел.

– Что там происходит? – отвлек сестру Бен, кивая на группку ребят из церковной школы. Они застряли у дверей в класс, и вокруг них собралась уже целая толпа.

– Его там больше нет, – рассказывала, обхватив себя руками, Шарлиз Поттс. На ней была огромная неуклюжая толстовка и розовые джеггинсы; светлые до белизны волосы рассыпались по плечам. – Мы ходили в лес перед школой – пытались немного прибраться. Сами знаете, чтобы туристы не спотыкались обо все эти бутылки, которые вы там кидаете. Пастор Кевин не хочет, чтобы городу приходилось краснеть. Гроб был пуст. Расколот. Думаю, кто-то его все-таки разбил.

Хэйзел замерла. Все остальные мысли улетучились из головы.

– Он не мог просто взять и уйти, – заметил кто-то.

– Должно быть, его тело украли.

– Это, наверное, шутка.

– А что случилось той ночью?

– Ну, Том в больнице – упал с лестницы и сломал обе ноги. Так что это точно не он.

Сердце Хэйзел пустилось вскачь. Не может быть, чтобы они говорили о нем. Просто не может. Девушка медленно шагнула ближе, чувствуя, будто двигается через что-то гораздо более плотное, чем обычный воздух. Длинные ноги Бена пронесли его мимо сестры в толпу. Через несколько секунд он оглянулся на Хэйзел; его глаза сияли. Он мог бы ничего не говорить – об этом и так болтали все вокруг, – но все равно схватил сестру за плечо и прошептал на ухо, будто поверяя секрет: