Книга Интимные тайны Советского Союза - Эдуард Макаревич

Духи: Rue de la Paix, Mon Boudoir и что Эля скажет (сестра Лили Брик – Эльза Триоле, известная в те годы писательница, которая жила в Париже. – Э. М.). Побольше и разных. 2 кор. пудры Аrax. Карандаши Вrun для глаз, карандаши Нaubigant для глаз».

Ну и, конечно, автомобиль. Маяковский, которому удалось заключить договор на сценарий для Рене Клера и получить предварительный гонорар, купил ей «Рено». Светло-серый, с черными крыльями. Тот, что она хотела: «Машина лучше закрытая – сonduite interiere – со всеми запасными частями, с двумя запасными колесами, сзади чемодан». И к ней – «игрушку для заднего окошка, часы с заводом на неделю, автомобильные перчатки, всякую мелкую автомобильную одежу». Она быстро освоила вождение. И в 1929 году считалась в Москве второй женщиной за рулем. Первая была жена французского посла.

Элегантная одежда, макияж, автомобиль – все у Лили было. Денег для любимой женщины Маяковский не жалел. Она и не тяготилась ролью содержанки. Его Лиля, любимая многими, задавала жизненный стандарт потребления для советской элиты. Она провоцировала ее на обладание вещами и демонстрировала собой образ желаемой женщины, к которому нужно стремиться. Впрочем, как и Зинаида Райх. И это находило отзвук. Не только у Агранова, у его красавицы-жены, но и у деятелей более высшего уровня, и, конечно, их жен. Речь не о Генрихе Ягоде, наркоме внутренних дел, любителе жизни, а, допустим, о жене Молотова, второго человека во власти, – Полине Жемчужиной, эффектно выглядевшей, но и много сделавшей для производства женских «маленьких радостей» в Советском Союзе.

Агранов действительно был своим в салоне Маяковского и Лили Брик. И когда случилась трагедия, – застрелился поэт, – Агранов не исчез из окружения Лили. Более того, он замыслил «литературную операцию», чтобы имя Маяковского вошло в революционную историю страны, а его поэзия «работала» на новое мировоззрение граждан. Главные лица в этой операции – Лиля Брик и Сталин. В ноябре 1935 года после долгого разговора с Аграновым, Лиля пишет вождю.

«После смерти Маяковского все дела, связанные с изданием его стихов и увековечиванием его памяти, сосредоточились у меня.

…

Прошло почти шесть лет со дня смерти Маяковского, и он еще никем не заменен, и как был, так и остался крупнейшим поэтом революции. Но далеко не все это понимают. Скоро шесть лет со дня смерти, а Полное собрание сочинений вышло только наполовину, и то в количестве 10 000 экземпляров.

Уже больше года ведутся разговоры об однотомнике.

Материал давно сдан, а книга даже еще не собрана.

Детские книги не переиздаются совсем.

Книг Маяковского в магазинах нет. Купить их невозможно.

После смерти Маяковского в постановлении правительства было предложено организовать кабинет Маяковского при Комакадемии, где должны были быть сосредоточены все материалы и рукописи. До сих пор этого кабинета нет.

…

Года три тому назад райсовет Пролетарского района предложил мне восстановить последнюю квартиру Маяковского и при ней организовать районную библиотеку имени Маяковского.

Через некоторое время мне сообщили, что Московский совет отказал в деньгах, а деньги требовались очень небольшие.

…

Неоднократно поднимался разговор о переименовании Триумфальной площади в Москве и Надеждинской улицы в Ленинграде в площадь и улицу Маяковского, но и это не осуществлено.

Это основное. Не говоря о ряде мелких фактов, как, например: по распоряжению Наркомпроса из учебников по современной литературе на 1935 год выкинули поэмы „Ленин“ и „Хорошо!“. О них не упоминается.

Все это вместе взятое указывает на то, что наши учреждения не понимают огромного значения Маяковского – его агитационной роли, его революционной актуальности.

Недооценивают тот исключительный интерес, который имеется к нему у комсомольской и советской молодежи.

Поэтому его так мало и медленно печатают, вместо того чтобы печатать его избранные стихи в сотнях тысяч экземпляров.

Поэтому не заботятся о том, чтобы – пока они не затеряны – собрать все относящиеся к нему материалы.

Не думают о том, чтобы сохранить память о нем для подрастающего поколения.

Я одна не могу преодолеть эти бюрократические незаинтересованности и сопротивление – и после шести лет работы обращаюсь к Вам, так как не вижу иного способа реализовать огромное революционное наследие Маяковского. Л. Брик».

Кажется, будто Агранов водил ее рукой. А потом письмо передали в секретариат Сталина, и Агранов поспособствовал, чтобы оно поскорее оказалось на столе у адресата. Реакция последовала незамедлительная. Сталин начертал программную резолюцию, круто изменившую посмертную судьбу Маяковского: «Ежову!.. очень прошу… обратить внимание на письмо Брик. Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление… Свяжитесь с ней (Брик)… Сделайте, пожалуйста, все, что упущено нами. Если моя помощь понадобится, я готов». В начале декабря слова Сталина из этой резолюции опубликовала «Правда». Страна услышала сталинскую оценку поэта.

И Маяковский «зазвенел»: его стихи заговорили миллионными тиражами, их «ввели» в школьные программы, ему посвящали литературоведческие исследования. Скоро он стал одним из символов советской эпохи, притягательным для того поколения молодых: «…Читайте, завидуйте! Я – гражданин Советского Союза!»

Со временем публика совсем забыла, а ей и не напоминали, что был и другой Маяковский – певец всепоглощающей страсти. Иногда от тоскливой безысходности, когда Лиля с Осипом занимались любовью, а его, Володю Маяковского, «брутального» мужчину, запирали на кухне. «Он рвался, хотел к нам, царапался в дверь и плакал», – на склоне лет исповедовалась Лиля Юрьевна. Не тогда ли, от бессилия за дверью, выплеснула истерзанная душа:

Если вдруг подкрасться к двери спаленной,

Перекрестить над вами стеганье одеялово,

Знаю —

Запахнет шерстью паленой,

И серой издымится мясо дьявола.

Сексуальная тоска гнала его порой из Москвы, туда, на Запад, в Европу, в Америку. И там накатывалось неудержимое:

Нам смешны дозволенного зоны.

Взвод мужей,

Остолбеней,

Цинизмом поражен!

Мы целуем

– беззаконно! —

над Гудзоном

ваших длинноногих жен.

Все же остался верен Владимир Владимирович классовому чутью, даже в свободной любви.

Но Агранов, втянув Лилю в процесс увековечивания памяти Маяковского, по сути, спас ее от ареста в 1936 году. Вот, что этому предшествовало.

После смерти поэта Лиля скоро сошлась с красным комбригом Виталием Марковичем Примаковым, нередко посещавшим еще их с Володей вечера. Он был крупный военный, и для Лили это оказалась интересная партия. В начале 30-х он обзавелся кооперативной квартирой на Арбате – просторной, в несколько комнат. И Лиля с Осипом (опять с Осипом), покинув Гендриков переулок, переехали к нему. Так и жили втроем – только вместо Володи Маяковского теперь уже Виталий Маркович.