Книга Шторм - Эйнар Карасон

— Да ну… — протянул тот, покраснев и ослабив галстук.

— Сама-то история была не о вас, — пояснила дама. — Просто я о вас вспомнила, точнее, о том, как на прошлом заседании вы говорили, что хорошо бы нам самим придумывать книги, которых нам не хватает, и, если потребуется, ангажировать какую-нибудь модель на роль автора.

— Рассказывайте, — попросил Гудстейн с явным облегчением. — Рассказывайте!

— Так вот, когда все пошли пить кофе, датчане говорили о том, будто возникли некоторые сомнения в реальности одного из самых известных в настоящее время датских писателей, Петера Хёга. И якобы его знаменитую книгу про Смиллу, скорее всего, написала созданная издательством творческая группа, а потом просто взяли какого-то парня на роль автора.

Еще она напомнила о том, что в последние годы неоднократно звучали оптимистичные предсказания, что скандинавскую литературу в скором будущем ждет мировой успех, что наши книги будут существенно отличаться от южноамериканского магического реализма, наводняющего мировой книжный рынок уже более двадцати лет; на смену жаре, тяжелым ароматам, туману, горячечному возбуждению, буйству красок, назойливым мухам и паразитам, которыми полны романы Латинской Америки, придет полярная тишина, бескрайние просторы, морозное безветрие и одинокие люди на льду под бесконечным голубым небом.

— И тут выходит этот датский роман, именно такой, как предсказывали, и, более того, так удачно получается, что его главная героиня, Смилла, наполовину современный образованный человек, а наполовину женщина каменного века, которая, как и ее древние прародительницы, умеет читать по снегу и чувствует запах наста.

Все молча слушали редактора детской литературы, некоторые даже рот от удивления раскрыли.

— Ну а каково ваше мнение? — поинтересовался Гудстейн. — Может это быть правдой?

— Лично я сомневаюсь, — сказал один редактор. — Я читал и другие книги Хёга. И все они просто замечательные.

— Но ведь не настолько же блестящи? — уточнил Гудстейн.

— Ну… — только и протянул редактор.

— А кто-нибудь встречался с этим автором? — задал Гудстейн новый вопрос и оглядел присутствующих. Снова заговорила редактор детской литературы.

— А это будет, наверное, самое удивительное в контексте того, о чем мы недавно говорили, — начала она. — Писатель этот — точно такой же чудак, как и тот американец с мостами в Мэдисоне, или, по крайней мере, был таким. Более того: он не только отказывается от литературных конференций или встреч с журналистами, но, говорят, никогда не выезжает из района, в котором живет, какого-то пригорода Копенгагена. Еще говорят, что, выходя из дому, а это бывает крайне редко, он ездит на дамском велосипеде.

Тут заговорил Берг, тот самый молодой человек из отдела учебной литературы; в общем, этого и следовало ожидать, ведь он, можно сказать, был нашим главным специалистом по данному вопросу, это он натолкнул нас на все эти мысли, высказав на прошлом заседании свои соображения про того американского автора. Он просто не мог не принять участия в этой дискуссии.

— Этот автор в вашем описании, — сказал Берг, — кажется мне не особо интересным. То есть почему бы, например, не взять женщину-эскимоску, если они могли выбрать любого актера? Какой-то датчанин, не вылезающий из своего пригородного домишки, — личность не особо привлекательная. Народу нужны колоритные авторы. Возьмем, к примеру, «Остров дьявола». Хоть на обложке и стояло имя автора, когда вдруг появился какой-то тип и заявил, будто это он написал эту книгу, многие ведь поверили. А все почему? Потому что это был крутой рокер из трущоб, а не какой-то там университетский выпускник, юноша среднего класса из охраняемого квартала, который значился официальным автором.

— Не особо привлекательный? — переспросила редактор детской литературы. — Да вы только взгляните на фотографии Петера Хёга. Он божественно мил! Бывший балетный танцор, говорят, большой идеалист, часть премии отдал на благотворительность, а на фотографиях он всегда босиком и смотрит на идущий сверху свет, сложив руки, будто дитя в вечерней молитве. Он поразительно фотогеничен!

— Постойте, — вмешался исполнительный директор, постучав карандашом по столу. — Все, что вы говорите, невероятно интересно. И служит поводом затеять нечто подобное, организовать, так сказать, производство. Только вот что хотелось бы уточнить, Сесселья, — сказал он, обращаясь к редактору детской литературы. — Вы сказали, что тот датчанин — отшельник и чудак или был им. В каком смысле — был? Что-то изменилось?

— Вот это, пожалуй, самое странное из всего, что я слышала на этой копенгагенской встрече, — ответила Сесселья. — Автор стал настолько эксцентричен, что это начало вызывать беспокойство. Сказали, что хватит ему выставлять себя идиотом, а то его книги перестанут продаваться.

— Выставлять себя идиотом? Это как?

— Идеализма, вероятно, стало многовато. Для начала это было неплохо, все эти заявления о том, что часть премии пошла на благотворительность, в фонд помощи голодающим детям из стран третьего мира, вымирающим животным и тому подобное. Но потом он, похоже, вступил в священную войну против современности, индустрии и механизации, захотел, чтобы человечество вернулось к природе, снова влезло на деревья, выдумывать начал…

— Что выдумывать?

— Да слышала я одну историю… но лучше, наверное, ее не рассказывать… может, обсудим издательский план?

— Нет, теперь вы просто обязаны рассказать эту историю, а потом начнем заседание — иначе все только и будут об этом думать, — сказал Гудстейн.

— Да, хуже всего, когда человек заявляет, что знает что-то интересное, а потом отказывается рассказать, — добавил Берг.

— Ну ладно, — сдалась Сесселья. — Я слышала, что Петера Хёга недавно приглашали на ужин к самой королеве, в Амалиенборг. Там же оказался и один из участников нашей встречи, издатель Томас Ф. Королева периодически устраивает подобные приемы для представителей различных отраслей, один раз это были специалисты из рыболовной промышленности, потом — из СМИ, ну и так далее, сельское хозяйство, торговля… ну, в общем, вы поняли… А на этот раз пригласили человек десять из книжной отрасли: пару писателей, пару издателей, пару критиков и, насколько я знаю, профессора литературы. Все, конечно, ужасно волновались из-за строгого этикета, который надо соблюдать на королевском приеме; одежда должна быть безукоризненной, мужчины по меньшей мере в смокингах, но лучше во фраках, ботинки должны быть начищены так, чтобы в них можно было смотреться, а еще же все эти приборы и фужеры, когда можно пить и с кем чокаться, когда разрешено говорить, а еще не забыть обратиться к королеве, и сделать это нужно по всем правилам. И многое другое. Так и поседеть недолго. И вот на прием приходит красавец-идеалист, который совсем уже превратился в дитя природы, не просто ходит босиком, но и перестал пользоваться ножом и вилкой. И на приеме у королевы ест все прямо руками: мясо, жареный картофель, красную капусту и соус — совсем как первобытный!