Книга Аргидава - Марианна Гончарова

Нет царя, значит, и царства не стало. Он был – царство. Царство – был он. Погиб вождь, распалась империя. Как и чем было жить теперь его народу? Царь всегда решал за них. Он думал за них. Он кормил их. Он давал им войну, чтобы у народов его было золото, вдоволь еды, женщины и кони. Он учил их ненавидеть и быть счастливыми от своей ненависти. Они не умели больше ничего, они не смотрели по сторонам, а только вперед. Впереди всегда был он, вождь, царь. И вот его не стало. Никто не учил их, как горевать и жалеть. От этого сила навалившейся скорби была так велика, тяжела, неведома ранее, что люди, сраженные известием о гибели вождя, падали замертво.

Те из охраны, кто по приказу советников царя, ведомые указующим когтем ведьмы Равке, утром пришли за юной покорной молчаливой женой его Ют, чтобы отдать ее на растерзание в женский шатер, те, что вели ее, робея, держа ее белые невиданные шелковые руки и плечи, были после убиты. И вслед за растерзанной Ют были убиты все жены вождя. Были убиты и те, кто убивал палачей его юной жены. Все, кто готовил с сердечной тоской в груди погребение вождя, были убиты. Все, кто увидел вождя в утро его смерти, убитого так непристойно, на ложе супружеском, а не в бою или в схватке со зверем, были убиты. Те двое мальчиков-рабов из германского племени, которые расчесывали, заплетали гриву и чистили строптивого царского коня, плакавшего человеческими слезами, и подвели его к хозяину, павшему в последней битве с вечностью, тоже были зарезаны. И жеребец его, тонконогий восхитительный молодой резвый красавец, так сильно отличавшийся от боевых приземистых коней, как бывшая принцесса, рабыня Ют, от других усталых, выработанных, измученных, смуглокожих, черноволосых рабынь, – конь его тоже был заколот. Все, кто видел кровавое погребение вождя, были убиты. Их предсмертные слезы, их невинная кровь осталась на золоте, на драгоценностях, на мече легендарном, на луках, стрелах и обыденных предметах, необходимых в посмертном путешествии души царя и жизни в ином мире, предметах и оружии, что бережно уложили они ему, покойному.

Равке перерыла все, осмотрела каждую вещь, что положили вождю с собою в путь далекий, рыскала, принюхиваясь, шумно и часто втягивая носом, крутя головой, как крыса, шарила чуткими своими пальцами в складках одежд. Что она искала? Находила ненужное, стряхивала с рук куда попало. Что разыскивала? Никому не было ведомо. Голосила страшно, задыхалась, но искать не переставала. Двигалась все медленнее, все трудней, затем, почуяв что-то непреодолимое, роковое, схватилась за горло, доплелась обреченно до места, где прощались с ее единственной драгоценной любовью, с дитятком ее, с Младшим, потянулась другой рукой к нему из зловонной орущей толпы, не дотянувшись, прошла еще на негнущихся неверных ногах, закричала: «Камеееень, Мальчик! Пропал кааамень, Мальчик!» – вдруг легко вздохнула, тихо и нежно рассмеялась своим удивительным детским смехом, как будто никому не принадлежащим, занесенным случайно южным ветром, молвила удивленно и кротко: «Как же не нашла? Как же не поспела?» – да и рухнула замертво, тут же почернев лицом еще больше, уставившись пустыми глазами в равнодушные к ней, незнакомые с ней, недоуменные серые небеса.

Эпоха свирепого, безумного вождя окончилась. За его преступления расплатился его народ. Своей жизнью расплатился, проклятый миром, хозяином которого он хотел себя считать, народ, доверчиво шедший за царем своим в ад, народ по сути своей невинный, но дикий и невежественный, не умевший более ничего, кроме как слепо верить вождю, идти за ним, грабить, убивать и гибнуть.

Оставшимися в живых овладело сначала отчаяние, страх, а потом апатия и оцепенение. И силы покинули бывших воинов безумного, свирепого царя. И вскоре они исчезли, будто и не было. Одни подожгли селение и приняли яд. Другие, трусливые, не пришедшие на погребение, забрали своих детей и скот, бежали сообща, бежали исступленной крикливой стаей, теряя по дороге имущество, людей, но потом успокоились да и расползлись по разным землям, унося легенду о мече бога Ареса. О мече всевластия, способном защитить владельца от чего угодно, от кого угодно, кроме как от коварства любимой женщины. Легенду о мече, что вроде бы погребли вместе с владельцем его, о мече, который – по их рассказам – и искала повсюду умирающая ведьма Равке, явно потерявшая, вместе с гибелью Младшего, свои силы. И мало кто расслышал и разобрал, что кричала Равке, прощаясь с вождем в последние свои мгновения. И мало кто знал, что вовсе не меч искала древняя степная шептунья. И мало кто знал про камень, а кто знал, постарался забыть, тайну эту в себе запечатав на веки веков. Мало кто. Осталось неподалеку от пожара и тайного глубокого захоронения вождя только несколько спасшихся в суматохе жрецов несчастной принцессы Ют, давших клятву хранить в веках и передавать из поколения в поколение секрет происхождения и причину шрамов на их лицах. Спустя годы на месте сгоревшего города было построено новое селение, затем, еще через несколько десятков лет, потомки жрецов изгнали наемников и стали учиться воевать сами, и возвели вокруг селения деревянную крепость. Когда правнуки жрецов Ют устали восстанавливать деревянные укрепления из-за частых набегов и пожаров, решено было строить каменную крепость. По какому-то негласному соглашению название селения и крепости не меняли. Даже на первых картах, сохранившихся в музеях и архивах, она была обозначена как Аргидава.

Глава пятая

Ася

Маша с друзьями – Смитом, Настей, Иваном, Женей – позвали девочку Асю с собой на речку, и там родилась игра «Где ребенок», потому что все ребята уже были студентами, оканчивали университеты, а девочка Ася еще училась в школе. И время от времени ребята дразнили Асю репликами: «Накормите ребенка», «Ребенок, уйди в тень», «Ребенок, выйди из воды», «Ребенок, не морщи лоб». Собака Луша всем заглядывала в лица, кланялась, мяукала и признавалась в любви. Ася хохотала, морщила лоб и рисовала, рисовала всех новых знакомых, и Лушку, и реку, и камыш, и старый паром, и дедушку-паромщика Матвеича. Паромщика Матвеича все знали с детства, весь небольшой старинный городок его знал. Кажется, что он, дед Матвеич, легендарный, даже таинственный, был здесь всегда, вечность. Все, кто шел на прогулку, на пляж, на пикник, таскали Матвеичу из дому пирожки, котлеты и яблоки, потому что он служил на пароме с восьми утра до восьми вечера. И никаких денег за перевоз не брал. Просто город платил ему зарплату. А Матвеич принимал уважительные подношения, как он говорил и радовался, «гостинчики». И самогоночкой не брезговал. Но не злоупотреблял. Перевозил на другой берег людей, идущих с рынка, пляжников, рыбаков и туристов, идущих в леса, в горы, на озера и в села за рекой. Потому что мостов здесь не было из-за частых наводнений, а если и были, то подвесные, которые вода тоже не щадила.

Вручив дедушке Матвеичу его портрет, Ася мгновенно завоевала стариковское сердце, он, растроганный, – нет чтобы отдохнуть, полежать в тенечке в ожидании пассажиров – возил Асю одну через реку то к одному берегу, то к другому, угощал конфетками и рассказывал про свою долгую жизнь на этом самом пароме. Аська махала друзьям ладошкой, улыбалась ясно, чисто, роскошно и белозубо. А паромщик Матвеич ей говорил: