Книга Ушкуйники - Виталий Гладкий

Парень, обрадованный щедрым заказом, притащил целую гору снеди и две корчаги – с квасом и мёдом[10]. Осмотрев дело рук своих, он решил, что перестарался и слегка стушевался, однако Носок, с вожделением принюхавшись к аппетитным запахам, милостиво молвил:

– Слышь, паря, ты это… далеко не убегай. Опосля ишшо добавку принесешь.

Помощник любезно осклабился и поклонился. Удаляясь и бросив взгляд через плечо, увидел, что клиенты накинулись на еду с таким рвением, словно голодали по меньшей мере неделю, но хотя и подивился в душе их прожорливости, виду не подал.

Горячее хлёбово из рыбицы с зельем[11]и мясные пироги приятели проглотили, словно за шиворот закинули. Потом пришел черед верченому барашку, зайчатине, соленым грибам, тельному из рыбы, ломтикам пареной репы, гречневой каше с рыбьей икрой и сладким коврижкам. Когда служка совершил к их столу второй заход, Стоян с Носком изрядно уже разомлели, но завидного аппетита до конца не утратили. Потому заказали еще и гусиные шейки с шафраном и тапешками[12], поджаренными ломтиками на гусином жиру, вяленую говядину с чесноком, оладьи с медом, маковые пряники и добавочную корчагу мёда.

Пока друзья насыщались, в корчму гурьбой ввалились скоморохи-музыканты с традиционными гудком[13], дудками, свирелями, бубнами и колокольцами. Народ в харчевне оживился, разразившись приветственными криками. Музыканты же, расположившись прямо у входа, принялись деловито настраивать свои инструменты. А их затейник (поэт-певец) начал тем временем развлекать публику «тонцем» – рассказом на христианские мотивы:

Реки-то, озера – ко Новугороду,

Мхи-то, болота – ко Белоозеру,

Широки раздолья – ко Опскому,

Тесные леса – ко Смоленскому,

Чистые поля – к Ерусалиму…

Когда же своего рода разминка – вознесение хвалы христианскому благочестию – закончилась, в дело залихватски вступили скоморохи:

Ах, у нашего сударя, света-батюшки,

У доброго живота, все кругом ворота!

Ой, окошечки в избушке косящатые,

Ах, матицы в избушке таволжаные,

Ах, крюки да пробои по булату золочены!

Благослови, сударь хозяин, благослови, господин,

Поскакати, поплясати, про все городы сказати.

Хороша наша деревня, про нее слава худа!

Называют нас ворами и разбойниками,

Ах, ворами, блядунами, чернокнижниками!

Ах, мы не воры, ах, мы да рыболовы,

Ай, мы рыбочку ловили по хлевам, по клетям,

По клетям да по хлевам, по новым по дворам…

Если поначалу новгородская корчма служила местом, куда народ мог прийти, чтобы утолить голод и жажду, насладиться дружеской беседой да послушать скоморохов, то постепенно, в силу частых сношений новгородцев с зарубежными купцами, перестроилась под иноземный манер. Так, в подобных заведениях западных славян приставы давно уже знакомили посетителей с постановлениями правительства, судьи творили суд, решали возникавшие между приезжими конфликты, то есть другими словами, корчмы отчасти стали напоминать ратуши и гостиные дворы. И если изначально западнославянские корчмы были вольными заведениями, то уже к 1318 году, о котором здесь и идет речь, большинство из них превратились в княжеские, казенные. Лишь в Великом Новгороде корчма по-прежнему крепко удерживала свои вольности, и никто ей был не указ. Но и тут можно было говорить на любые темы, судить-рядить дела общественные и торговые и даже собирать, при надобности, малое народное вече.

– Ох, хорошо гульвоним… – Осоловевший Носок подпер кулаком подбородок и, глуповато ухмыляясь, уставился на скоморохов, которые уже вовсю отплясывали, сыпля налево и направо прибаутками. – Ишь как выкомаривают, стервецы!..

– А то… – Стоян с сожалением заглянул в пустую корчагу. – Заказать бы ишшо малехо, да калита[14]наша ужо прохудилась.

– Возьмем в долг. Шукша не откажет.

– Как же, не откажет… Да у него и снега зимой не вымолишь.

– Так это ежели не знашь, как на ево наступить.

– Лутше не надыть. Не то попадем к нему в кабалу похуже басурманской.

– Да-а, Шукша, конечно, не калач с медом, но… – Носок хотел добавить что-то еще, но в этот момент его внимание привлекла занявшая освободившиеся за их длинным столом места небольшая компания во главе с хорошо одетым статным мужчиной. Носок тотчас притих и насторожил уши.

Вновь прибывшие заказали дорогой ставленый мёд и повели вполголоса неторопливую беседу. Но сколь Стоян, заметивший настороженность приятеля, ни прислушивался к их речам, так ничего понять и не смог: вроде бы и по-русски те говорили, а все равно выходила какая-то тарабарщина. Улучив момент, когда соседи по столу, приложившись к мёду, освоились с обстановкой и почувствовали себя вполне уже вольготно, Стоян склонился к Носку и тихо спросил:

– Что за люд?

– Ушкуйники[15], – тоже шепотом ответил Носок. – Вон тово, который черный как галка, я знаю. Энто Лука Варфоломеев, атаман ихний. Ватага у него добрая – народ в ней битый. Таким на зуб лучше не попадать.

– Ух ты! – Глаза Стояна загорелись. – Вот бы к нему напроситься. Мы-то ведь совсем уж поиздержались, а скоро вода на реках станет чистой и народ выйдет на промысел…

– Лука в свою ватагу абы кого не берет.

– Худо… – огорчился Стоян. – А што у них за язык такой странный?

– Э-э, брат, ево не каждому дано знать, – хвастливо протянул Носок. – Меня, помнится, аж два года на него как щенка натаскивали… Это ишшо когда я у атамана Бобра, Царствие ему Небесное, – он небрежно перекрестил живот, – в мальчонках бегал… Язык ушкуйников и впрямь особый, тайный, штоб своих можно было везде узнать.

– И о чем они сейчас гуторят?

– Да вроде как Лука Варфоломеев со товарищи охочий люд[16]набирает. Кажись, большое дело задумал, на басурман пойдет.