Книга Очередь - Ольга Грушина

А шаркал-то не этот, невольно подумал Сергей.

Руки чужестранца истекали мыльной пеной: на мраморный пол с едва уловимыми вздохами приземлялись розоватые клочья. Из ослепительного крана капала вода — кап-кап, кап-кап-кап — и где-то терялась нерожденной мелодией. Слегка пожимая плечами, господин отвернулся к раковине, и на серебристой поверхности крана Сергей мельком заметил искаженное, расплющенное отражение его пальцев — безошибочно узнаваемых, безупречных пальцев музыканта…

Не соображая, что делает, он шагнул вперед.

— Тот, о ком вы говорили, — начал он не своим голосом, сиплым и сдавленным, — тот музыкант, который приедет к нам на гастроли — кто он? Сам я тоже музыкант. Слышал ваш разговор. У меня…

Дверь разинула пасть, и весь проем загородила косая сажень плеч. Охранник уперся тусклым взглядом Сергею в лицо.

— Этот человек вам мешает, сэр? — угрожающе спросил он.

Сердце у Сергея екнуло, замерло — и куда-то провалилось, увлекая его за собой в доселе не замеченную бездну, навстречу слепящей опасности, навстречу безумию, в мир, который разом потерял всякий смысл, а вода все капала, посольский туалет сражал наповал своей роскошью, ох, что же я натворил, какое безрассудство, какая непростительная, преступная выходка…

— Я не понимать, — надменно бросил иностранец.

Похолодев от немого ужаса, Сергей смотрел, как тот вытирает руки полотенцем. Охранник двинулся вдоль кабинок, заглядывая под двери, а иностранец поднял глаза к зеркалу, и его взгляд, спокойный и непроницаемый, блеснул сквозь прорези маски, но Сергею показалось, что где-то в зыбком мире множественных отражений один серый глаз понимающе, хотя и едва заметно подмигнул.

Вслед за тем седой господин исчез.

— Получишь «строгача» с занесением, — прошипел охранник.

Обретя дар речи, Сергей начал заикаться. Да ведь в оркестре он один из самых проверенных кадров, хоть кого спросите, вот ударника спросите, он меня всю жизнь знает, может за меня поручиться, директора спросите, только не надо строгача, у меня в личном деле ни одного взыскания, это недоразумение какое-то, если людям по естественной надобности, с кем угодно могло случиться, я ни в жизнь, мне сорок семь лет, в моем-то возрасте…

Тяжелый взгляд отвешивал ему пощечину за пощечиной.

— Отныне ты у нас на особом учете, — объявил наконец охранник. — Приступай к своим обязанностям.

Тусклая лампочка его взгляда погасла. Сергей получил возможность вернуться в оркестровую яму бального зала, чтобы и дальше вдыхать жизнерадостные ритмы в свою тубу.

Когда им наконец разрешили снять выданные напрокат смокинги, время близилось к четырем утра. Празднество давно отшумело, в залах осталась лишь гулкая пустота; только какая-то женщина в декольтированном атласном платье и сбившейся набок маске одиноко сидела на диване в углу, рассеянно бросая зеленые виноградины в пьяно разинутый рот. На пути к выходу у Сергея засосало под ложечкой: только бы получить назад свои документы без эксцессов. Через открытую дверь вестибюля он заметил двух мужчин, которые вышли на свежий воздух покурить и громко переговаривались на каком-то незнакомом языке. Он помедлил. Те двое были теперь без масок. Один из них что-то сказал, оба расхохотались и отшвырнули недокуренные сигареты.

— С жиру бесятся, — проворчал, обгоняя его, Святослав. — Ты идешь?

Опомнившись, Сергей поспешил за ним к выходу и едва не растянулся на полированном мраморе; но иностранцы уже возвращались в вестибюль, и ему пришлось посторониться, чтобы их пропустить. В дверях тот, что был выше ростом, седовласый, с ясными серыми глазами и тонким аристократическим носом, адресовал Сергею мимолетную, но значительную улыбку, и в следующий миг Сергей услышал, как на каменные плиты упал какой-то легкий предмет. Там, где только что курили те двое, лежала плоская голубая коробочка.

Сергей в смятении огляделся. Поблизости никого не было. Последние из оркестрантов получали у окошка свои документы, а обтянутые фраками спины удалялись в глубь здания. Нагнувшись, он схватил эту коробочку, полыхнувшую золотом, едва не выронил ее, когда внутри сухо застучало какое-то содержимое, сунул ее в карман, а потом с замиранием сердца и каплями пота над верхней губой догнал остальных музыкантов. В его документах не содержалось никаких отметок о ночном инциденте. Через пару минут он уже был за проходной.

Фасад посольства еще горел огнями, и пробивавшийся сквозь яркие шелковые драпировки свет расцвечивал снег вдоль кованой чугунной ограды бледными красноватыми, зелеными и голубыми квадратами. Но уже в двух шагах Сергей окунулся в темноту, тишину и холод; трубы, тромбоны и глазастенькая скрипка, уныло распрощавшись, поплелись в разные стороны; минуту-другую у них под ногами скрипел снег, а потом опять все стихло.

— Ни фига себе вечеринка, — заговорил Святослав, борясь с зевотой. — Музыка у них, конечно, фуфло, но веселиться умеют, этого не отнимешь. — Он пригнулся к Сергею. — Ты меня не выдавай, но я для своей драгоценной кое-что заныкал с риском для жизни, вот, смотри… — Сергей не глядя кивнул в сторону раскрошенной сдобы, завернутой в жирную салфетку. — Давай сейчас ко мне рванем, выпьем, а? Ты, кстати, заметил, какие у них бабы? Вышагивают, как цапли, на вот таких шпильках! А сами тощие, подержаться не за что…

— Слушай, что-то я выдохся, — сказал Сергей. — В театре увидимся, ладно?

Последний троллейбус ушел давным-давно, в минувшем году; первый день января тяжелым грузом придавил землю. Шагая пустынными улицами, он вспоминал новогодние праздники былых времен, детской поры, когда ему еще не было десяти, когда, казалось, сам город сиял особым тихим, глубинным свечением; тогда в витринах булочных мягко искрились волшебные сахарные ангелочки с распростертыми серебряными крыльями, над головой плыл колокольный звон, подобный морскому приливу под луной, а стеклянные украшения на темных еловых лапах неспешно поворачивались то одним боком, то другим, отражая в себе дивный, радужный мир.

Его пальцы сжимали таинственный предмет на дне кармана — тайный, ему одному посланный знак из какой-то другой жизни. Неподалеку от дома он остановился. Улица показалась ему незнакомой. В одном конце маячил полуразрушенный храм, в другом — приплюснутый киоск с заколоченным окном. Единственный фонарь сочился болезненным, бледно-лиловым светом. Вынув руку из кармана, он разжал затекшие пальцы, чтобы изучить небесно-голубую коробочку на ладони. Одна картонная сторона оказалась гладкой, а на другой выступали два слова. Он разобрал иностранные буквы, усвоенные в детстве. «Café Apollo», гласил витиеватый золотой шрифт. С осторожностью он надавил пальцем на торцевую грань, готовясь принять окончательное откровение.

Из коробочки выдвинулось внутреннее отделение.

Там лежали спички. Толстые белые спички с добротными серными головками красного и желтого цветов.

Сергей неотрывно смотрел на эти спички, пока пальцы не обожгло морозом, и тут у него вырвался короткий и резкий лающий хохот; он запустил иностранный коробок в темноту, и темнота будто отвердела, направляясь в его сторону текучим, подвижным сгустком. Его охватил безотчетный, но нешуточный страх; однако приглядевшись, он понял, что это всего лишь старик в нелепом бесформенном балахоне, как у согбенных отшельников из тех книжек с картинками, какие он в детстве находил под сверкающей елкой.