Книга Бродяга. Воскрешение - Заур Зугумов

Но как осуществить задуманное? Почти сутки мы тряслись в этом гадючнике, и за это время мусора-«майданщики» уже раз по двадцать проверили документы у всего вагона, но в купе, где спал дежуривший всю ночь проводник, они не заглядывали ни разу. Вывод напрашивался сам собой: нужно было сдружиться с проводником, чтобы он заховал меня, но для этого нужны были деньги.

У меня оставалось совсем мало времени на раздумья, поезд уже приближался к станции Байрам-Али, так что необходимо было срочно принимать какое-то решение. Но в тот момент, как и не раз в жизни, я вновь убедился в правоте народной мудрости: «Человек предполагает, а Бог располагает».

Видно, от сильного внутреннего напряжения и почти невыносимой обстановки, которая меня окружала, мне вновь стало плохо. Я еле держался на ногах, все плыло перед глазами, и только при помощи мусоров я смог выйти из поезда, когда он прибыл на станцию Байрам-Али.

Легавые наняли машину, еле-еле усадили меня вперед, опустив немного сиденье, и мы тронулись в путь. До самого учреждения было недалеко, поэтому уже через полчаса мы были на месте.

Я примостился, полулежа, на лавочке в тени возле здания администрации ЛТП и бесстрастно наблюдал за тем, как мои молодые провожатые то выходили из подъезда этого здания, то входили в него, заметно нервничая и ругаясь матом. Наконец вышел и сам майор, который вел до этого переговоры с начальством профилактория. Рядом с ним шел высокий, но сутулый офицер-туркмен, очень похожий на старого наркомана-развратника.

Подойдя ко мне, майор обратился к нему со словами: «Вот, посмотрите, пожалуйста, товарищ капитан, нормальный наркоман, еще только недавно перенесший ломку, что тут серьезного может быть? Он же не в состоянии даже муху обидеть. А то, что написано в его личном деле, так все это — сплошное вранье. Вы ведь знаете, как и для чего это делается».

Видно было, что офицер не слушал майора. Увидев возле меня лужицу крови, которую я выплюнул, кашляя, когда они шли ко мне, он стал смотреть по сторонам, как бы ища кого-то, и, не обращая больше ни на кого из моих провожатых никакого внимания, лишь щурил глаза и вздыхал. Неожиданно он закричал показавшемуся из-за угла солдату что-то по-туркменски. Я понял и разобрал только несколько слов: «дорога, машина, станция». Затем он аккуратно и не спеша взял майора за рукав шинели, отвел его в сторону и, повернувшись к нам спиной, стал что-то быстро объяснять ему.

Майор заметно нервничал, возражая иногда, пока в конце концов не сдался и, повернувшись в нашу сторону, сказал своим подчиненным, которые стояли недалеко от меня: «Мы едем на станцию, здесь по объективным причинам его не принимают».

Что за объективные причины заставили начальника этого учреждения (а майор разговаривал именно с ним) отказаться от моего присутствия, я узнал немного позже. А пока из ворот ЛТП выехал «уазик», который и доставил нас вновь на железнодорожную станцию. Меня опять посадили на какую-то скамейку в тени одиноко росшей чинары, но сидеть я уже не мог. Облокотившись о ствол дерева и закинув ноги на лавку, я полулежал в таком положении несколько часов до тех пор, пока рядом не услышал писклявый визг тормозов «копейки».

Из машины вышел майор и, уже не обращая на меня никакого внимания, подошел к своим коллегам, которые сидели за столиком чайханы напротив моей скамейки, и стал о чем-то громко им говорить, при этом жестикулируя и заметно нервничая. Как ни странно, они его внимательно выслушали, даже не перебивая, лишь только несколько раз о чем-то переспросили, затем, кивнув головами, встали и направились ко мне.

Через несколько минут вся компания уже была в машине, меня вновь посадили вперед, и мы тронулись в путь.

Я даже не знаю, как бы я перенес эту дорогу в триста километров, если бы не разговорчивый, веселый и беззаботный водитель, с которым мы пытались добраться до города Чарджоу, минуя барханы и занесенные песком дороги коварной Каракумской пустыни. Мне придавало сил лишь то, что направлялись мы в Чарджоу, а он стоял на границе с Узбекистаном и до Самарканда от него было уже рукой подать. На поезде, по крайней мере, было девять часов езды.

Глава 15

Отчего же планы моих провожатых поменялись так круто, а настроение и отношение ко мне изменилось? Дело заключалось в том, что по закону было строго запрещено водворять в ЛТП людей, страдающих любой формой туберкулеза легких. Это и объяснил начальник учреждения в Байрам-Али майору, увидев возле меня лужицу крови. Везти меня назад в Дагестан они не могли, поэтому туркмен и дал майору совет, чтобы он попытался сбагрить меня в Чарджоу. Ближе ЛТП не было.

Но следующего поезда нужно было ждать целые сутки, поэтому майор и принял решение ехать на попутках. Целой главы не хватило бы для того, чтобы рассказать все, о чем говорили и как ругались в пути мои провожатые. Но одно я запомнил точно, потому что это и было для меня самым важным. В какой-то момент, когда накал отчаяния, связанного с продолжительностью командировки легавых и, как я понял по ходу пьесы, почти с полным отсутствием у них денег, дошел почти до предела, один из молодых мусорков не выдержал и стал высказывать старшему все, что они вместе со своим другом думают о нем.

Этот монолог было интересно послушать. Он в какой-то мере показывал истинное лицо людей, от которых порой зависит наша с вами жизнь. Людей, стоящих на страже закона, но при этом в высшей степени циничных, безнравственных и, конечно же, абсолютно безграмотных.

— Каким образом, — обратился к майору с явной издевкой один из молодых легавых после того, как майор откровенно задел его за живое, — вы, умудренный жизненным и профессиональным опытом работник такого важного ведомства, как МВД Дагестана, не знали, что закон в Советском Союзе запрещает водворение в ЛТП таких больных людей, как наш подопечный? Теперь, чтобы его приняли в любое из подобного рода учреждений, вы будете намеренно действовать против закона, ну а мы в эту игру не играем. Вам его сбагрили, как тупому служаке, вы с ним и разбирайтесь. Конечно, вам было бы лучше, если бы он умер поскорее, но этот человек, по всему видно, собирается еще немного пожить. Так что ищите выход, товарищ майор!

Такая откровенность легавого, да еще и в моем присутствии, сама по себе была для меня подарком и, естественно, не могла не произвести на меня того впечатления, на которое и рассчитывали молодые менты. Я тут же понял, слегка повернув голову назад и взглянув в глаза сидевшему у окна молодому ментенку, что вышесказанное предназначалось не столько майору, сколько мне, и улыбнулся, давая тем самым понять, что я буду иметь в виду их понимание обстановки и сочувствие ко мне.

Но майору в тот момент было явно не до улыбок. Он еще раньше этих молодых мусорков понял, что его просто-напросто подставили старшие товарищи по службе. В сложившейся ситуации ему действительно было некуда деваться. У него оставалось только два пути: либо самому грубо нарушить закон и, как выразился молодой мусор, сбагрить меня любыми путями, и желательно побыстрее, либо, несмотря ни на какие порицания и выговоры, все же соблюсти этот самый закон и везти меня назад, домой в Махачкалу, чтобы, как и положено, я был госпитализирован, ибо у меня была последняя стадия туберкулеза, да к тому же еще и в открытой форме. Теперь он искал выход из создавшегося положения, сверля своим мерзким взглядом мой затылок и пыхтя от жары и пыли как загнанная львами гиена.