Книга Пейзаж с убийцей - Светлана Чехонадская

«Предположим, это дела Лежаева, — сказала она себе. — Но тогда при чем здесь водитель? Они и так должны знать, кто я и где живу. Значит, копались в моем номере в связи с другим делом? Предположим тогда, что это нажаловалась старуха, и по какой-то причине они заинтересовались моим визитом. Причина должна быть чрезвычайно веская, ведь я не сказала и не спросила абсолютно ничего! Утопили ли в деревне человека в девяносто втором году? Нет, не утопили. А если и утопили, то что?.. Ладно, пусть я похожа на мошенницу, убивающую стариков из-за их домов. Тогда за мной должны следить, так? Ой, да ладно! — тут же возразила она самой себе. — В фильмах — может быть, в книгах — может, а в жизни?.. Пусть даже новосибирская милиция работает лучше московской, пусть. Но почему они не побеседовали со мной? Боялись спугнуть? Ха! Тогда зачем же курочить номер?»

И она оглядела стопку вещей, которые еще полчаса назад были разбросаны по всему номеру — вместе с простынями, косметикой, журналами, рекламными проспектами и казенными одеялами.

Глава 5

ЮЛЯ ВОРОШИЛОВА ИЗ ОМСКА

Монтажер обессиленно откинулась на спинку стула.

— Ну говно! — с уважением произнесла она. — Думаю, ему понравится.

— Добавь спецэффекты, куда я сказала, — предупредила Елена.

— Зайка, это говно трудно испортить, конечно, но все-таки…

— Добавь-добавь. В прошлый раз он развопился: на хрен я все это цифровое оборудование покупал?! Грозился все пульты детскому саду подарить.

Монтажер опять уважительно зацокала.

— Значит, сделать, чтобы было богато? — «Богато» она произнесла с фрикативным «г».

— Да, с финтифлюшками. Там, где дети-сироты, убери цвет, пусть все будет черно-белым. Когда он заходит, пусть цвет появится.

— Типа солнце?

— Типа счастье. Когда он о жизни начинает говорить, кадры пусть улетают в угол и оттуда затем разворачиваются. Ну, ты сама знаешь.

— А хочешь, я сделаю, что планы будут сворачиваться в виде рюмки? — Монтажер захрюкала от удовольствия. — У меня есть такой спецэффект. Там есть такие синхроны, где у него рожа красная. По смыслу рюмка очень подходит.

— Вот, кстати, об этом предупредить забыла. Рожа там действительно красная. Убавь цвет, не забудь! Поняла? Маша, я не шучу.

Предварительный просмотр состоялся накануне. Уж на что Лежаев хотел придраться — но нет, запыхтел довольный. Очень ему закадровый текст понравился. «Наверное, это разумно и современно — равноправие полов, — проникновенно говорил Еленин голос. — Но как-то приятно осознавать, что есть вещи, за которые несет ответственность только мужчина. Если он, конечно, настоящий мужчина». Лежаев покраснел, оглядываясь — он, вообще-то, был ужасно сентиментальным.

— Ну, ничего, неплохо, — сказал он, когда отзвучали «Упоительные вечера».

Больше всего ему понравился конец, где он идет в замедленной съемке по берегу водохранилища, пальто распахнуто — деятель-реформатор, Петр Первый, только жирный и маленький, а глаза печальные и мудрые.

«Типа за Россию болеет», — так это определила монтажер, когда клеила.

— Ну, это пока первоначальный вариант, — сказал Митя на всякий случай. — Все, конечно, будет дорабатываться, шлифоваться.

Монтажер переглянулась с Еленой и закатила глаза. Они обе знали, что работа, считай, кончена. Главные навороты будут пущены на титры: вот туда точно монтажер засунет все спецэффекты, доступные на этом пульте. Елена обратила внимание, что Митя странновато себя ведет: какой-то растерянный, не похожий сам на себя. «Может, неприятности?» — подумала она.

— Да, неполадок пока много, я вижу, — Лежаев решил показать, что тоже не лыком шит. — Но настроение схвачено. — Он вдруг приобнял Елену, привлек ее к себе. — Обижалась, поди? Я ведь ей, Митя, там вставил. В смысле, повоспитывал немного, — исправившись, он покраснел. — Она молодец, способная, этого не отнимешь. Но какая ленивая, слушай!

Митя ничего не сказал, только нахмурился. Елена снова подумала, что он размышляет о чем-то неприятном.

— Рассказывала она, как ее в гостинице ограбили? — спросил Лежаев, не отпуская Елену.

Митя кивнул. Елена ему все в подробностях изложила. Сказала, что была в деревне, ничего там не выяснила, зато напугала до смерти какую-то старуху, а та, видимо, в милицию нажаловалась. Рассказала и о краже.

«И что в бумагах было?» — удивленно спросил Митя.

«Ну, последний вариант истории о Викторе Семеновиче Антипове».

«Бесконечной истории о Викторе Семеновиче Антипове, — поправил он. — Ты бы уж дописала и точку поставила».

«Да я давно все дописала, Митя! Эта история уже совершенно меня не волнует! Ты что, считаешь, я сумасшедшая?»

«Сумасшедшая, не сумасшедшая, но зачем ты эту рукопись с собой взяла, если эта история тебя, как ты говоришь, не волнует?»

«Подруге хотела показать. Там она есть в качестве героини и даже под своей настоящей фамилией».

«Показала?»

«Нет. Увидев ее, я поняла, что она не поймет… Ей это неинтересно. Замордована она жизнью… Да хрен с ней, с рукописью! Выше себя не прыгнешь. Я вообще думаю, что мое призвание — это нормальные грамотные тексты к телевизионным сюжетам».

«Ну, не знаю… — Митя задумчиво постучал ручкой по столу. — Рукопись, конечно, случайно сперли. А вот не подставляет ли нас Лежаев?»

«Если бы это было с ним связано, моего водителя не допрашивали бы».

«А может, допрос был для отвода глаз? Чтобы Лежаев ничего не заподозрил? Он вообще-то ворочает серьезными делами, я имею в виду такими, за которые не то что напугать — убить могут. И приятели у него разные. Некоторых из них не дай Бог вечером в темном переулке встретить…»

— Ты что-то смурной сегодня, — сказал Лежаев и ободряюще пихнул Митю в плечо. Из-за этого и Елена чуть не упала, поскольку Лежаев качнулся вместе с ней. — Ну ладно. Я пошел. Это вы, лоботрясы, сейчас по домам разъедетесь, а у меня еще две встречи сегодня.

…Пока смотрели фильм, Елена заметила небольшой брак, поэтому и провела с монтажером эти лишние полчаса. Все-таки хотелось сдать фильм без накладок, тем более что хозяин наверняка будет показывать его на каждом семейном празднике. Собственно, для этого его и делали.

Она снова предупредила монтажера, чтобы красное лицо сделали бледным, и пошла к Мите.

Дорогу преградила секретарша.

— Дмитрий Евгеньевич занят, — пропищала она. — Просил никого не пускать.

— И меня не пускать?

— Как раз насчет вас предупредил особенно. — Глаза секретарши полыхнули злорадством. Елену она считала чересчур высокомерной.

Секретарша у них была так, для солидности. Она выполняла разные подсобные поручения, была на подхвате и даже места своего не имела. И тут нате — просил не пускать. Все, как у взрослых.