Книга Антидот. Противоядие от несчастливой жизни - Оливер Буркеман

Вооруженные своей строгой рациональностью, стоики предлагают более элегантный, надежный и спокойный способ противостоять неприятностям: вместо того чтобы гнать прочь любые мысли о возможности худшего, они советуют активно работать с ними и изучать их самым подробным образом. А это подводит нас к важнейшему этапу негативного пути к счастью: психологическому маневру, который Уильям Ирвайн считает «главным приемом в арсенале стоиков». Он называет его «негативной визуализацией». Стоики несколько резче называли его «провидением недоброго».

Первая польза внимания к тому, насколько плохо могут пойти дела, очевидна. Психологи давно установили, что один из главных врагов человеческого счастья — эффект «гедонистической адаптации». Другими словами, неприятный и обыденный феномен того, как любой новый источник радости, от самых мелких вроде нового гаджета до таких крупных, как женитьба, постепенно становится привычным фоном нашей жизни. Мы привыкаем к нему, и он больше не приносит нам столько же удовольствия. Регулярно напоминая себе о том, что в любой момент есть риск лишиться какой-то из окружающих приятных вещей (а в конечном счете и всего этого — в момент смерти) можно отменить эффект адаптации. Мысль о возможности потери ценности снова возвращает ее в центр внимания и делает источником прежнего удовольствия. Эпитект сказал: «Испытывая привязанность к чему-то, относитесь к этому не как к неотъемлемой данности, а как к хрустальному сосуду или глиняному кувшину… когда целуете ребенка, брата или друга… вспоминайте о том, что любите смертного, который не принадлежит вам. Это дано вам сейчас, не навеки и не безраздельно, но подобно грозди винограда во время урожая». Целуя на ночь своего ребенка, продолжает он, думайте о том, что завтра он может умереть. Такой совет кажется циничным, но Эпитект неумолим: это заставит вас любить ребенка еще больше и вместе с тем смягчит для вас удар в случае, если нечто подобное случится.

Есть и другой, значительно более тонкий и, возможно, более сильный аргумент в пользу провидения недоброго — оно противодействует тревожности. Обычно мы пытаемся умерить свою озабоченность будущим, подбадривая и утешая себя уговорами и убеждая, что все будет хорошо. Но ободрять и утешать — палка о двух концах. Это может быть замечательно в течение короткого промежутка времени, но, как и любая форма оптимизма, требует постоянного подкрепления: если вы подбодрили друга, который сильно о чем-то беспокоится, наверняка он обратиться к вам за этим же спустя несколько дней. Однако успокоенность способна даже увеличить тревожность: убеждая своего друга в том, что худшее не должно произойти, вы невольно укрепляете его во мнении, что наступление плохого сценария — настоящая катастрофа. Вы затягиваете, а не ослабляете петлю тревожности, поскольку нередко вещи складываются далеко не лучшим образом. Но верно и то, что даже в последнем случае все наверняка окажется не настолько плохо, как вы опасались. Потеря работы не приговаривает к неминуемой голодной смерти, а потеря возлюбленной — к пожизненному страданию. Подобные иррациональные опасения обычно возникают в случае, если соответствующая тема не обдумана в деталях. Вы что-то услышали о сокращениях в вашей компании и тут же представили себе собственное разорение, ваша подруга холодно поговорила с вами, и вы вообразили остаток жизни, проведенный в одиночестве. Провидение недоброго — способ заместить эти туманные представления более рациональными мыслями: детально продумывая, что может произойти в реальности, вы, как правило, убеждаетесь в том, что ваши страхи преувеличены.

Потеряв работу, вы сможете предпринять конкретные шаги, чтобы найти новую; при разрыве отношений вы непременно найдете положительные стороны в одиночестве.

Подробное изучение худшего из возможных сценариев событий в большой степени лишает его способности вызывать тревожность. Спокойствие, достигнутое через позитивное мышление, может быть хрупким и мимолетным, негативная визуализация создаст значительно более надежный внутренний покой.

Сенека доводит эти идеи до логического завершения. Если визуализация худшего может быть источником покоя, вероятно, стоит попробовать испытать это худшее? В одном из своих писем он предлагает опыт, являющийся прямым предшественником моих упражнений с застенчивостью в лондонском метро, хотя и существенно более бескомпромиссный. Он говорит о том, что, если вы больше всего боитесь потерять свои материальные богатства, не стоит убеждать себя в невозможности такого исхода (то есть вести себя в соответствии с предложением д-ра Роберта Х. Шуллера — не рассматривать возможность неудачи). Вместо этого попробуйте поступать так, как будто вы их уже утратили. Сенека предлагает: «Выбери несколько дней, в течение которых будешь довольствоваться малостью, самой грубой пищей, носить рубище, и спрашивай себя: «То ли это, чего я так боялся?» Вряд ли это доставит вам большое удовольствие, но подобный опыт предоставит понимание различия между ужасными опасениями по поводу такого развития событий, и реальностью, которая куда менее катастрофична и позволяет убедиться в возможности выживания даже при реализации самого худшего сценария.

Все это звучало для меня убедительно в интеллектуальном плане, и я захотел узнать, существуют ли в наше время люди, живущие в соответствии с данными принципами. Я слышал о некоем сообществе современных стоиков, рассеянных по земному шару, и поиск быстро привел меня на интернет-форум под названием International Stoic Forum, насчитывающий около 800 участников. Дальнейшие розыски познакомили меня, среди прочих, с чикагским полицейским, который утверждал, что использует принципы стоицизма, чтобы сохранять спокойствие в столкновениях с уличными бандами, и школьным учителем из Флориды, который рассказывал об учредительном собрании Международного общества Стои, состоявшемся на Кипре в 1998 году. В процессе поисков я постоянно встречал одно и то же имя — этот человек вел собрание на Кипре, обучал стоицизму чикагского копа и был автором многочисленных постов о преимуществах данного учения на форуме. Я решил разыскать этого современного Сенеку. В моем представлении, подобно Сенеке в старости, он должен был отринуть общество и жить одиноким селянином у подножья какого-нибудь средиземноморского вулкана, предаваясь философским размышлениям и попивая рецину на закате дня. На самом деле человек, с которым я познакомился, никак не соответствовал этому описанию. Его звали Кит, он жил в Уотфорде, к северо-западу от центра Лондона, и до него было легко добраться на метро или пригородном поезде.

Несмотря на место своего жительства, д-р Кит Седдон все же был немного не от мира сего. Это стало понятно сразу же при взгляде на его дом. От более ухоженных соседних домов его отделяла высокая живая изгородь, посреди которой было трудно углядеть очень маленькую калитку, и если бы события «Властелина колец» разворачивались в пригородах Лондона, этот домик вполне сошел бы за жилище какого-нибудь толкиенского волшебника. Вечерело, шел проливной дождь. Сквозь эркерное окно можно было видеть тускло освещенную безлюдную гостиную, заполненную громоздящимися стопками книг и обширным собранием соломенных шляп. Пришлось несколько раз нажать кнопку звонка, прежде чем Седдон открыл дверь, а когда это произошло, мне предстало зрелище, вполне соответствующее общей картине: длинная седая борода, кожаная жилетка и горящий взгляд из-под одной из соломенных шляп коллекции. Он три раза повторил: «Заходите», впустил меня внутрь и провел через холл в маленькую боковую комнату с газовым камином, двумя креслами с высокими спинками и диваном. В одном из кресел сидела его жена Джослин, а остальное пространство снова занимали книги на переполненных до отказа полках, на которых классические философские труды стояли вперемешку с более эзотерическими произведениями вроде «Книги египетских ритуалов», «Введения в эльфийский язык» и «Всемирного справочника перьевых авторучек». Седдон предложил мне сесть на софу и отправился на кухню, чтобы угостить меня диетической колой.