Книга Наш человек в Мьянме - Петр Козьма
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Технологический университет возводился с 1958 года в Инсейне, северо-западном пригороде Рангуна. Московскому архитектору П. Стенюшину в это время исполнилось 54 года, за его плечами было несколько масштабных работ — например, «генеральский дом» в духе сталинского ампира на Ленинградском проспекте Москвы и план застройки центра Курска, включающий здание Горисполкома на Красной площади этого города, разработанный в конце 1940-х годов. Но для того, чтобы понять, что нужно построить в столице тропической страны, ему пришлось изменить многие свои представления об архитектурных формах.
В результате получилось очень интересное скрещение сталинского стиля с требованиями тропической архитектуры. Главный корпус Технологического университета помещен под большую плоскую прямоугольную крышу, которая на несколько метров шире этого корпуса. Выступающие края этой крыши опираются на ряд массивных колонн. Такое архитектурное решение не только придает зданию величественную форму, но и не дает палящему тропическому солнцу светить в окна учебных аудиторий.
Главный корпус был хотя и самым значимым, но не единственным зданием, переданным Бирме. По сути СССР построил для этой страны целый город. В короткой сухой справке специалистов это выглядит так: «Технологический институт на 1100 студентов 1958-61 годы, советские архитекторы П.Г.Стенюшин, П.П.Кузнецов, С.М.Айрапетов, М.Н.Виноградская, Л.Н.Менпутина, Н.В.Оболенский, конструкторы О.Г.Донская, Р.И.Катаева, И.М.Лялин; железобетонный каркас, учебные корпуса — кубатура 125500 кубических метров, общежития на 800 мест, 25 коттеджей и домов для преподавателей, столовая, поликлиника».
В 1961-62 годах новый комплекс зданий принял первых студентов. А вместе с ними новые корпуса обживали и преподаватели, приехавшие из СССР.
Один из моих знакомых, выпускник первого набора студентов, вспоминал, что профессора и доценты, приехавшие из Советского Союза, были готовы работать и днем и ночью. Они понимали, что именно их нынешние ученики потом, когда они вернутся в СССР, займут их места. Поэтому утром и днем шли лекции, а вечером, когда спадала жара, студенты и наставники сидели на лужайке и обсуждали не только дополнительные вопросы учебных дисциплин, но и то, как правильно подать эти знания студентам. С тех пор этот уже немолодой человек испытывает огромную симпатию к России и с почтением вспоминает своих русских учителей.
Гостиница «Инья» появилась на берегу одноименного озера примерно в то же самое время. Проектировали ее архитекторы В. Андреев и К. Кислова. Москвичам известно другое творение этих двух архитекторов — громадина Дома политпросвещения на Трубной площади Москвы, ныне снесенная. Серый и массивный Дом политпросвещения для многих жителей города олицетворял застой и удушающее засилье идеологических догм, характерных для эпохи его строительства. Именно поэтому мало кто протестовал против его сноса. А вот судьба рангунского творения Андреева и Кисловой оказалась куда более счастливой.
На сайте отеля говорится: «Окруженный 37 акрами зеленого парка, отель «Инья-лейк» имеет уникальную историю… Отель «Инья-лейк» был грандиозным и впечатляющим жестом, призванным продемонстрировать умения и технологии российских инженеров, архитекторов и технических специалистов, которые приехали и построили то, что было описано иностранными средствами массовой информации как самый современный отель в Юго-Восточной Азии того времени». А в сухой справке специалистов о том же самом говорится так: «Отель «Инья» на 240 номеров, 1958-61 годы, советские архитекторы В.С.Андреев, К.Д.Кислова. инженер А.А.Левенштейн; железобетонный каркас, кирпичные стены; отделка — резная штукатурка, мозаика, орнаментальные решётки, деревянная скульптура».
У человека, выросшего в СССР, этот отель всегда вызывал стойкое ощущение дежавю. При этом архитекторы сделали все, чтобы совместить то, что в СССР казалось несовместимым.
Во-первых, сам отель — это большое прямоугольное здание с ячейками-лоджиями вдоль всей передней стены. Тот, кто бывал в советских санаториях и домах отдыха, сразу себе представит, о чем я говорю. Впечатление схожести до степени смешения дополняет и внутренняя планировка — бесконечные прямые советские коридоры с уходящими вдаль рядами деревянных дверей по бокам.
Видимо, самим архитекторам этот ячеистый стиль советского санатория показался слишком экзотическим для Бирмы. Ясно, что надо было сделать что-то, что оживило бы эту конструкцию и родило какие-то иные аналогии. И они сделали, пожалуй, единственное, что напрашивалось само собой — нахлобучили на крышу по центру здания большую декоративную колонну вытянутой формы. Так санаторий превратился в многопалубный корабль, застывший на берегу озера Инья.
А теперь представьте, что в этот советский санаторий архитекторы пинком влепили сзади советский же дворец культуры, который от удара пробил перпендикулярную коробку насквозь и вылупился спереди в виде высокого парадного крыльца. А сзади, за бетонной прямоугольной коробкой жилого корпуса, начинается буйство советских форм. Главное помещение — большой зал «Мингала» с высоким потолком, стены которого богато украшены узорами и архитектурными деталями. В СССР такие высокие потолки делали обычно на крупных железнодорожных вокзалах и собственно во дворцах культуры… В рангунском дворце можно найти помещение для любого мероприятия — и для роскошной пышной свадьбы на пару сотен человек, и для маленького дружеского обеда в уютном небольшом помещении. Сбоку — выход на ровную зеленую лужайку с подстриженным газоном, прямо к берегу озера; торжества можно продолжить и там.
Нужно ли говорить, что до строительства новых отелей «Трейдерс» и «Седона» именно «Инья» был безальтернативным вариантом для тех, кто хотел, чтобы его свадьба или юбилей запомнились многочисленным гостям надолго. Целое поколение «непростых» янгонцев связывает с «русским» отелем воспоминания о самых грандиозных событиях в их жизни.
На свадьбе одного своего друга-мьянманца, получившего европейское образование и считающего ниже своего достоинства прийти на работу в шлепках, а не в темных ботинках, я поразился происшедшей с ним перемене. Он был одет в традиционный бирманский костюм, а на голове у него был белый чепчик гаунг-баунг. Уже потом, после свадьбы, я спросил, почему он не женился в европейском костюме, как делают многие мьянманцы. Он ответил, что любая культура имеет свои условности, идущие из вековых традиций. Так вот, лучше пусть условности будут свои собственные, чем чужие.
Гаунг-баунг — одна из таких условностей. Это — головной убор, по виду напоминающий чепчик, хотя по сути он представляет собой тюрбан («гаунг» по-бирмански «голова», «баунг» — «обматывать»). Гаунг-баунг, который все еще иногда надевают янгонцы, состоит из двух основных частей — плетеной основы из прутьев в виде полусферы, похожей намячик, разрезанный пополам, и наворачиваемой на него полоски тонкой белой ткани — шелка или хлопка, примерно полтора метра длиной и 25 сантиметров шириной. Конец ткани крахмалится и изящно отгибается сбоку острым углом кверху, отчего становится похож на большое белое ухо.
