Книга Темные кадры - Пьер Леметр

– Они мне не звонили, – удивленно заметил он.

По возрасту он годится мне в сыновья, но мне не слишком приятно воспринимать его в этом качестве. Он любезен со мной, как с родным отцом.

– Еще позвонят. А пока вы не могли бы мне быстренько что-нибудь подыскать?

Он кивнул на доску с короткими объявлениями:

– Всё там. На данный момент практически ничего.

Если б у меня было свидетельство водителя автокара или диплом повара, мне было бы куда проще держаться на плаву. А так приходится искать неквалифицированную работу, но мой ишиас – серьезное препятствие даже для редких предложений. Уходя, я кивнул ему сквозь стекло кабинета. У него собеседование с девушкой лет двадцати. В ответ он кинул мне чуть смущенный взгляд, как будто смутно со мной знаком, но затрудняется вспомнить.

Назавтра я получил заказное письмо от адвоката «Перевозок». Я внимательно прочел текст, чтобы вникнуть в дело, но ничего сложного в нем не было: я ударил своего начальника, который отрицает, что пнул меня в зад. Он говорит, что просто проходил мимо и случайно задел. Увольнение – еще не самое главное: я пойду под суд за умышленное насилие. У Мехмета железобетонное медицинское свидетельство, в котором отмечены боли, вызывающие потерю трудоспособности, и ряд возможных осложнений. Констатируется потеря как равновесия, так и ориентации, а также серьезный посттравматический шок, последствия которого трудно предсказать.

Он требует пять тысяч евро в качестве возмещения вреда, причиненного здоровью.

Дожив почти до шестидесяти лет, я получил пинок под зад от старшего капрала, но выходит, что я «нанес серьезный урон принципам иерархии на предприятии». Ни больше ни меньше. Я расшатал социальный порядок. Со своей стороны, «Перевозки» требуют двадцать тысяч евро в качестве возмещения ущерба. Пятьдесят месяцев зарплаты, которой я больше не получаю.

Николь, любовь моя, и так со мной намаялась. Хватит с нее. Я решил ничего ей не говорить. Мой отчет о тестировании заставил ее собрать все оставшиеся к концу дня силы, чтобы подбодрить меня и заставить спокойно дождаться результатов, никто не может трезво оценивать самого себя, и еще неизвестно, удалось ли молодым добиться чего-то лучшего, их уверенный вид вовсе не означает, что они действительно лучше ответили, тем более что в прямых вопросах все дело в опыте, а какой у них может быть опыт, да никакого, и, кстати, «если уж те, кто отвечал за набор, тебя вызвали, именно тебя, значит они рассчитывают на более обдуманный, более обоснованный подход к делу». Все эти разговоры я знаю наизусть. Я безумно люблю Николь, но эти слова ненавижу.

Ночью она наконец заснула. Я встал тихонько, чтобы ее не разбудить. Я часто так делаю, когда сон не идет: одеваюсь и выхожу пройтись вокруг дома. В последние годы это стало чем-то вроде ритуала. На этот раз я ушел дальше, чем обычно. Мое подсознание, наверное, стремилось воспроизвести те сцены, что нанесли наиболее глубокие травмы. Возможно, сцену в метро: так я оказался далеко от дому, у железнодорожного вокзала. Двери были открыты, и холод вместе с ветром проникал в пешеходные туннели. Мусорные баки были переполнены, пивные банки устилали голый цемент. Вокзал был залит вязким неоновым светом. Я толкнул ладонью дверь с маленькой железной табличкой «Только для персонала» и спустился по узкой лестнице. И вот я на путях, в ярких лучах прожекторов. Я не думал, что плачу, но слезы все-таки покатились. Стою. Ноги расставлены, ступни увязли в гравии. Жду поезда.

И все впустую.

Утром, увидев конверт с логотипом «БЛК-консалтинг», я испытал шок. Я не ждал от них вестей раньше чем через неделю, а прошло меньше трех дней. Я открыл конверт с такой поспешностью, что разорвал часть письма.

Мать твою перемать!

Я поднялся в квартиру, потом спустился, перепрыгивая через ступеньки, полдень наступил очень быстро, я жду на улице вот уже около часа, меря шагами тротуар, взъерошенный, как нервная кошка, наконец появляется Николь, замечает меня издалека, по виду понимает, что у меня хорошая новость, улыбается, подходя ближе, я протягиваю ей письмо, она едва бросает на него взгляд и тут же говорит «любовь моя», и ее голос обрывается. Мной овладевает мгновенная абсолютная уверенность, что в нашей жизни только что произошло чудо. Я еще борюсь с собой, но мне хочется позвонить дочерям. Особенно Матильде, не знаю уж почему. Наверняка потому, что из них двух она самая нормальная и схватывает все быстрее.

Сверх всякого ожидания, я успешно прошел тестирование.

Меня отобрали.

Персональное собеседование: в четверг, 7 мая.

Это невероятно: меня отобрали!

Николь сжимает меня в объятиях, но не желает, чтобы мы выставлялись на всеобщее обозрение у дверей ее информационного центра. Я целую в щечку нескольких ее коллег, выходящих из здания на обед, пожимаю руки. Каждый в курсе моей ситуации «человека, который ищет работу». Поэтому когда я там появляюсь, то стараюсь держаться бодро и выглядеть оптимистом, которого не так-то просто выбить из седла. Для безработного наблюдать, как люди выходят с работы, – не самое приятное времяпровождение. Дело не в зависти, нет. Трудно не столько быть безработным, сколько продолжать существовать в обществе, основанном на трудовой экономике. Куда бы вы ни кинули взгляд, всюду именно то, чего вам недостает.

Но теперь мое положение совсем иное. Мне кажется, у меня расправилась грудь и я задышал впервые за последние четыре года. Николь ничего не говорит, она ликует, берет меня за руку и уводит вниз по улице.

А вечером мы празднуем «У Поля», пусть даже каждый из нас про себя думает, не говоря вслух, что это непомерно большая трата. Мы делаем вид, что расходы не имеют значения, но блюда выбираем в зависимости от их цены в меню.

– Я буду только горячее и десерт, – решает Николь.

Но когда подходит официантка, я заказываю две закуски, яйца в желе – я знаю, что Николь их обожает. И бутылку «Сен-Жозефа». Николь сглатывает слюну, но бесшабашно улыбается.

– Я так восхищаюсь тобой! – говорит она.

Не знаю, почему она так говорит, но это всегда как бальзам на сердце. Мне не терпится высказать то, что сейчас кажется самым главным:

– Я подумал, как буду вести себя на собеседовании. По-моему, они вызвали троих или четверых. Я должен оказаться лучшим. Вот я и решил… – И меня понесло. Я горю энтузиазмом подростка, который рассказывает, как он возьмет верх над взрослым.

Время от времени Николь касается рукой моей ладони, давая мне понять, что я говорю слишком громко. Я сбавляю тон, но через пять минут обо всем забываю. Ее это смешит. Господи, уже столько лет мы не были так счастливы, как в этот вечер. К концу ужина до меня доходит, что я говорил практически без передышки. Я пытаюсь замолчать, но это сильнее меня.

На улице Лапп народу как летом; мы идем обнявшись, словно влюбленные.

– И ты сможешь бросить эту работу в «Перевозках», – говорит Николь.

Удар я принял, но реакции скрыть не сумел, Николь вопросительно выгнула бровь. Я изобразил на лице нечто вполне убедительное, на мой взгляд. Немного побледнел. Если меня на этот раз не примут и я предстану перед судом с перспективой выплаты двадцати пяти тысяч евро в качестве компенсации… Но Николь ничего не заметила.