Книга Охранитель! - Виталий Иванов

Таким образом, госнационализм в идеале вбирает в себя этнонационализмы в качестве составных частей и одновременно формирует над ними надстройку — ценность единства, нивелирует противоречия, не допускает сползания к национал-экстремизму.

В моноэтнических странах, где государствообразующие народы количественно составляют свыше 95 % от численности населения (как в Дании, Польше, Венгрии, Японии, обеих Кореях), провести границу между этнонационализмом государствообразующего народа и госнационализмом трудно, да это и не нужно. В многонациональных странах она прослеживается так или иначе четко.

Описанная схема — идеальная. На практике, разумеется, нередко возникают противоречия, трения, конфликты, в том числе провоцируемые как недовольством этнонационалистов реальными или выдуманными проблемами своих народов, так и чрезмерным усердием правительств по унификации культурных, языковых и прочих различий, излишне надэтническим характером госнационализма.

Национальный экстремизм есть продолжение этнонационализма, но продолжение злокачественное, оспаривающее, подрывающее, отрицающее единство нации. Это «ультраэтнонационализм», а относительно госнационализма вообще — «антинационализм».

Нацэкстремизм утверждает превосходство одних народов над другими, а в радикальном своем проявлении — нацизме — прямо требует поражения «неполноценных» в правах и даже их уничтожения. Кризисные явления часто запускают рост экстремистских настроений, которые быстро становятся самостоятельным фактором дестабилизации и разрушения государств. Так было и с Российской империей, и с СССР.

Нацэкстремизм может быть и продолжением госнационализма. Наиболее показательные прецеденты были продемонстрированы в эпоху колониализма, особенно британцами. Идея «бремени белого человека» была экстремизмом чистой воды. Особенно когда она воплощалась на практике. Можно, разумеется, ссылаться на то, что компенсацией часто выступали цивилизаторство и прогресс. В общем это так, хотя в конечном счете ответом на один экстремизм становился другой — в виде восстаний, терроризма и т. п. Последствия до сих пор приходится расхлебывать, и конца этому не видно.

Нацэкстремизм часто путают с этнонационализмом, и экстремистов такое положение дел в общем устраивает. Будучи «паршивыми овцами» и, как правило, маргиналами, они охотно презентуют, или во всяком случае пытаются презентовать, себя в качестве лидеров, идеологов и рупоров всех националистов, чем служат отличную службу либеральной пропаганде, для которой национализм — одна из любимых мишеней.

3

Поговорим теперь об имперских нациях и империообразующих народах. Естественно, это разные понятия. (Германские нацисты попытались практически их отождествить. С известным результатом.) Как любое государство, любая империя создавалась при преимущественном участии одного народа или нескольких народов либо этнического конгломерата, переплавляющегося в новый народ непосредственно в ходе создания империи (как монголы).

Совершенно очевидно, что империя вовсе не обязательно космополитична, как Дунайская монархия Габсбургов или США. Империя в принципе не враждебна этнонационализму, во всяком случае этнонационализму империо-образующих народов. Достаточно вспомнить здесь практику Британской, Голландской, Германской империй.

В аграрную эпоху наций в современном понимании не было, применительно к тогдашним империям уместно говорить об имперских народах — империообразующих и покоренных ими, подчинившихся. При создании империй их элиты в основном состояли из представителей империообразующих народов, в дальнейшем же элитные позиции, вплоть до самых высоких, нередко открывались в буквальном смысле для всех. Довольно показательна в этом плане римская история. Империя, собранная народом, вдохновленным, говоря современным языком, жестким этнонационализмом, впоследствии управлялась провинциалами-неримлянами и даже варварами. Так, например, 1000-летие города Рима праздновалось в правление Марка Юлия Филиппа, более известного как Филипп Араб.

После того как в XVIII–XIX веках просвещенчество и промышленная революция разбудили нации, тогдашние колониальные империи столкнулись с двумя непреодолимыми проблемами. Во-первых, не могло идти речи об интеграции всех имперских народов в единые нации. Этому препятствовали глубокие культурные и религиозные и, можно даже сказать, цивилизационные различия и этнонационализмы империообразующих народов, нередко густо замешанные на расизме. Например, англосаксы не признавали равными себе не только любых неевропейцев, но и ирландцев (шотландцев и валлийцев более-менее признавали). Во-вторых, покоренные, подчиненные народы и население колоний — при том, что немалую его часть составляли представители империообразующих народов или их потомки, — осознавали свою собственную общность и обособленность от имперских наций и начинали требовать автономии или государственности, восставать и добиваться отделения. Так рождались новые государства, новые нации. Пионерами были североамериканские колонии Британской империи.

В XX веке все колониальные империи были демонтированы. Вторая половина столетия прошла под знаком противостояния двух сверхдержав — США и СССР. Первая начинала свой путь к империи с конфедерации колоний и прошла его за полтора века. Вторая была создана на руинах разрушенной мировой войной и революцией Российской империи (которая начала формироваться с XVI века при Иване IV) как совершенно новое во всех смыслах государство, однако довольно скоро стала возвращаться к традиционной державно-имперской политике.

В обеих империях активно стимулировалось формирование имперских наций и культивировались имперские национализмы принципиально интернационального (надэтнического) характера. США считались «плавильным котлом», в СССР даже на конституционном уровне провозглашалось образование новой исторической общности людей — советского народа (слово «народ» коммунистические идеологи любили больше, чем слово «нация», а «национализм» они настойчиво нагружали сугубо негативным содержанием, хотя суть от этих терминологических игр не менялась).

США было легче — они очень молодая страна, и даже WASP[5]не могут назвать себя коренным населением, а тех, кто мог бы, то есть индейцев, большей частью перебили, выморили, оставшихся вплоть до XX века за людей не считали. Американцы практически с самого начала установили у себя достаточно широкую цивилизационную рамку, в которую более-менее успешно вписывались практически любые выходцы из Европы, начиная от ирландцев и кончая греками. Хуже интегрировались потомки черных рабов, мигранты из азиатских стран. Проблема расизма стояла довольно остро. При этом WASP в XVIII–XIX веках, да и в первой половине прошлого столетия занимали явно привилегированное положение.

В СССР все обстояло иначе. Имперские этносы жили на своих землях столетиями. Империя Романовых никогда не была «тюрьмой народов», как это обычно утверждают левые и либеральные историки, но на многих ее окраинах мечтали об отделении и создании собственных государств. После крушения старого порядка на карте появились как страны, вполне готовые к суверенному существованию (Польша, Финляндия потом это доказали), так и полуискусственные образования (на Украине, в Белоруссии, в Закавказье и т. д.). Последние в дальнейшем сами развалились либо были ликвидированы большевиками или интервентами, но, как говорится, осадок остался. Отдельную проблему представляла Средняя Азия, народы которой существенно отставали от остальных братьев по Союзу по всем ключевым позициям. Коммунистические правители даже в 1920-е годы (самый левый период российской истории) не могли игнорировать объективный империообразующий статус русского народа, однако, будучи сторонниками радикальной интернациональной идеологии, постоянно пытались это делать. Русский этнонационализм объявлялся едва ли не самым страшным злом, дескать, русским лучше забыть про то, что они русские, и быть просто советскими людьми. При этом этнонационализмы других народов, разумеется, официально не поощрялись, однако по факту их терпели, им создавали условия для развития, порой едва ли не на пустом месте. Всем мало-мальски крупным народам нарезали республики и при этом наиболее крупные из них уравняли в правах с Россией (РСФСР) в рамках Союза в качестве якобы государств, имеющих право на отделение. Хотя в 1920-е годы предлагалась вполне адекватная идея «автономизации» — включения всех республик в состав РСФСР на правах автономий. Еще можно понять причины обособления Грузии или Туркестана, но к чему было создавать Белорусскую ССР, фактически насаждать украинство?