Книга 1993. Элементы советского опыта. Разговоры с Михаилом Гефтером - Глеб Павловский

Державная масса останется доверчивой не навсегда. Поскольку ее оскорбляют, однажды она уйдет от Ельцина, но к кому? Кому ее Гайдар подготовил?

008

Нам недостает российского Октавиана. Фактор Х в экспансии христианства. Новые люди – те, кто переменился; остальные мертвы. «Воскресение для тех, кто изменится». История как работа спасения. Человечество – деятельность Слова, сомневающегося в полноте, настаивая на вселенстве. История и сопротивление повседневности. Ответно азиатничающие русские в монгольском пространстве экспансии. Зачем Риму христианство? Империя должна была перед кем-то предстать. Российская реторта – от Чингиза и Маркса до Псалтыри. История и история философии в России – одно и то же. Русскую историю начал Чаадаев, объявив ее вне мировой истории. Действие Чаадаева соразмерно действию апостола Павла.

Глеб Павловский: Привет! У меня подозрение, что ты вряд ли дашь мне эксклюзивное интервью про отставку Юрия Петрова28 с поста главы Администрации Президента Ельцина? Для агентства Postfactum29?

Михаил Гефтер: Глеб, нам не хватает Октавиана.

Кого-кого?

Гая Юлия Цезаря Августа30. Недостает российского Октавиана. Ох и занятная вещь христианство.

Занятная в каком смысле?

Как-то оно ни из чего не проистекает. В его предыстории не хватает того, что так понесло вперед. Да, века на это истрачены, но все-таки. Есть фактор Х. Я до конца не могу понять, как составилась Библия? И кто мудрый понял, что без Ветхого Завета Евангелие не сработает? Новым Заветом нельзя было ограничиться. Но в условиях той конфронтации и вражды это ж надо было кому-то сообразить! И кончается оно совершенно еврейским текстом Апокалипсиса, ветхозаветным по стилю текстом! Что за гениальная рука.

Насчет руки есть каноническая гипотеза, ты ее знаешь.

С точки зрения теологии тоже неясно, зачем Апокалипсисом завершать Новый Завет. Даже принимая все на веру, и то есть вопросы. Вообще, веры не сохранить, все принимая на веру!

У буддизма внутри – человек Шакьямуни31, который сам и сооружал все здание. Огромное пространное глубокое здание. Но – исключающее действие. То есть действия определенного свойства предусматривая, конечно. Язычники вообще лучше мирились со смертью, попусту она их не терзала. Что-то в язычестве такое – масса богов, личин, игр, и, хотя грозят много бедствий, много и интересного. Завидное существование! Но в христианстве все иначе. Вот скажи мне, как думаешь, Судный день будет?

Да, я убежден в этом.

Знаешь, неожиданно пришло в голову, что воскресение только для тех, кто изменится. Это в их только существовании, а так – все мертвы, кроме тех, кто переменился. Что за мощная генерализация в понятии новые люди! Люди, просвещенные светом истины, меняющиеся люди. Впервые в истории образуется такая жесткая обусловленность прошлого будущим.

Ты не психологизируешь ситуацию? Евангелие исходит из буквального воскресения, а не из психологического обновления; Христос не психотерапевт.

Я акцентирую Событие внезапности. Событие непредусмотренности, неожиданности. Эта формула не антична. Античный мир ценностен строго в пределах полиса и полисного человека. А здесь в норму включены все.

Ты высказал важную мысль, я хочу уточнить ее: Христос воскрес для тех, кто изменится? Но изменится не переживанием же, не в своих ощущениях! Ведь речь о реальности. Если речь не идет о реальности, потерян весь смысл спасения!

Я не реконструирую евангельский текст, но речь и идет о реальности. Реальность, именуемая историей. Сколько можно повторять, что история не то, что я где-то там талдычу или Геродот написал? История – это работа спасения. Труд, и труд смертельно опасный. Дерзко предположу, что у него были прологи и преддверия, но в итоге Человечество – сосредоточенная во времени деятельность. Действие слова, творящее реальность, никогда не достигая полноты абсолюта. Слова, которое с собой полемизирует и сомневается в своей заявке на полноту, но твердо настаивает на вселенстве.

А из чего видно последнее?

Поскольку Слово стало реальностью, «жило среди нас», и в меру того, что оно заявило себя историей, это оборачивается повседневностью – а повседневность историей быть не хочет! Из того, что мы с тобой гробим себя в попытках переначаться, не вытекает, что я и ты стоим выше любого человека. Что ни придумаю, а начну эту книжечку с крестом листать, и в ней нахожу. История не с Геродота, а лишь с какого-то момента притязает стать всем, но всем не становится. Зато вбирает в себя полемику с собой на сей счет. Полемику подпитывает сопротивление повседневности. Повседневность сама обучается сопротивлению у истории и, набрав силу, выходит к действию, как во французском Термидоре.

Что оскорбительного в том, что кто-то вне истории? Идиотская выдумка, которая вредит сознанию. Китайцы пожили вне истории, а теперь втянуты в нее.

Есть много способов оказаться внутри истории, не будучи в ней.

Да, это важно. Допустим, китайцы снабжают собой и новинками вроде налоговой системы монголов. Монголы решают проблемы кочевого образа жизни с помощью чудовищного выплеска, появляется Чингиз. В процессе монгольского отката, распада улусов – экспансия ответно азиатничающихрусских навстречу. Все втянуты в историю и становятся фактом мирового процесса.

История открыта для всех, но не всех может удержать в себе.

История как проект, как заявка, притча. Как ситуация Иисуса поначалу. Потом она прикинется новоевропейской цивилизацией. Почему Риму выгодно было, умирая, принять христианство? Что за блажь Константина? Рим чересчур много в себя втянул, и оно уходило из рук. Рим держал единообразием, римским правом, геометрией дорог, кстати сказать. Даже ненавязчивым влиянием там, где не встречал контур боя. Рим влез в жизнь всех, и надо было затвердить их сознанием новой твари. Мировой власти нужно было перед кем-то предстать!

Английская революция осталась на острове, американская осталась национальным движением. Французская же такой выплеск дала! Влияние ее оседает, национализируется и террито-риализируется, чтобы потом возобновиться. Но такого буквализма, такой горячности вспышки, как в российской реторте, где наметалось всё, нет нигде. Все соединились, от Чингиза и Чаадаева до Маркса и Псалтыри.

Я хочу встать на дерзкую или дикую точку зрения, что история и философия истории в России – два имени одного и того же. Русская история как история начинается с того, что Петр Яковлевич Чаадаев, «человек 1812 года» из победителей Наполеона, проводив цвет друзей на каторгу, от них внутренне отмежевался. История России начинается с того, что человек объявил Россию вне мировой истории, а миру заявил, что теперь это его проблема!

Парадоксально, но не так уж невозможно. Человек не меньше всей России.

Соразмерно Иисусовой ситуации начала, от Павла.