Книга Долг СССР в рублях, чеках, дубленках. Тайные войны империи - Максим Кустов

Я об этом эпизоде не напоминал начальнику узла, зато он, видимо, осознав свою, мягко говоря, оплошность и вероятные последствия ее, очень часто повторял при встрече очередную глупость, называя меня: «Ум, честь и совесть узла связи»…»[22]

Иногда приходилось отстаивать, и довольно резко, свои позиции перед арабами. Переводчик Г. В. Горячкин вспоминает: «Произошло это на совещании в Кене (недалеко от Асуана), в котором приняли участие наряду с офицерами дивизии и египетские офицеры местного кенского военного гарнизона.

В. Г. Ступин (старший советник 3-й механизированной дивизии Центрального военного округа. — Авт.) поставил вопрос о возможности проживания советников в самом городе Кена. Я перевел его. Тогда бросает реплику египетский полковник из местного гарнизона: «Русские хубара живут на канале, и ничего, а вам подавай гостиницу». Меня как будто подбросило, и, не переводя Ступину, я тут же отвечаю полковнику: «Офицеры Кенского гарнизона также живут в лучших условиях, чем офицеры нашей дивизии и египетские офицеры на канале».

Воцарилась тишина. Ступин тихо вопрошает, — «О чем речь»? Я ему: «Потом». Здесь комдив Хигази, обращаясь к губернатору Кены, который вел совещание, прекращает возникшую паузу и переводит разговор в другое русло. После окончания заседания я докладываю старшему советнику суть дела. Он одобрил мои действия, справедливо; полагая, что отвечать кенцу надо было немедленно, а перевод Ступина и его реакции на происходившее были ни к чему. «Так и действуй», — сказал В. Г. Ступин. Так я и действовал.

Помню еще одно совещание, на берегу Красного моря, в штабе Красноморского округа, в Саффаге (рядом с Гардакой) (старое название Хургады. — Авт.). Там я моментально среагировал, без перевода Ступину, на какие-то слова, может быть, опять несправедливые, командующего Красноморским военным округом генерала Саад ад-Дина аш-Шазли, очень эмоционального, экспрессивного, обучавшегося в СССР».[23]

Так что и от переводчиков зависело многое…

«Мерседесы» и ишаки

К сожалению, так бывало далеко не всегда. У советских военных существовала незыблемая установка — не вступать в конфликты с египетскими офицерами и тем более с командованием. Так что при высказывании замечаний поневоле приходилось соблюдать осторожность.

А между тем очень многие наши военные (в основном специалисты, отвечавшие за переподготовку египетских летчиков) отмечали высокомерие и вспыльчивость в общении у египтян, естественно, тех, кто относился к привилегированным слоям, к которым у них принадлежали и офицеры (египетские офицеры помимо высокого оклада имели массу льгот и преимуществ, а кроме того, как правило, были выходцами из зажиточных семей местного общества). К сожалению, престижность офицерского звания в Советском Союзе конца 1960-х годов была уже далеко не так высока.

Сыграла свою роль и разница менталитетов — то, как наши военные общались с египетскими солдатами и заступались за них, казалось чем-то диким египетским офицерам, привычно относившимся к рядовым, как к скоту. С. Г. Нечесов пишет: «В отношении арабов своими знаниями техники, своим взаимоотношением между собой и с арабскими солдатами и офицерами — для нас они все были одинаковы. Наше отношение к ним и взаимоотношение между собой (они прекрасно знали, кто у нас солдат, а кто офицер) особенно удивляло простых аскариков и часто возмущало египетских офицеров, не считающих солдата за человека».[24]

Впрочем, для Египта это было давней традицией. Еще известный писатель XIX века Всеволод Крестовский (по его роману «Петербургские трущобы» поставлен телесериал «Петербургские тайны»), долгое время прослуживший офицером в русской армии, путешествуя по Египту, со знанием дела описывал нравы египетских войск; «Желая видеть строевые занятия здешних войск, я отправился рано утром на восточную окраину города к казармам пехотного полка, находящимся непосредственно у сухопутных городских верков. Батареи этих верков, скажу мимоходом, вооружены весьма плохо: старинные чугунные пушки, конечно, не представят ни малейшего сопротивления противнику, вооруженному нарезной дальнобойной артиллерией. Тем не менее военное министерство, кажется, рассчитывает на их защиту, потому что иначе незачем было бы обучать на этих орудиях артиллерийскую прислугу боевым приемам по всем правилам отжившего устава. На плацу я застал уже пехотный батальон, выведенный на ученье. Вид чернолицего строя в красных фесках, одетого в белые куртки и широкие панталоны с гамашами, был красив и на первый взгляд производил действительно военное впечатление, но, приглядевшись к нему поближе, пришлось несколько разочароваться. Народ молодой, но жидкий и не столько рослый, сколько долговязый; выправка неудовлетворительна, и люди выглядят как-то сутуловато от арабской привычки гнуть вперед шею; во фронте мало тишины: после команды «смирно» в рядах все-таки продолжают кое-где перекидываться неоконченными разговорами; унтер-офицеры делают поправки и замечания слишком громко, и рядовой нередко возражает на обращенное к нему замечание унтера; иной солдат почешется, другой поправит на себе сумку или феску, а обучающие офицеры, по-видимому, пропускают все это без малейшего внимания и продолжают себе покуривать папироски. Судя по тому, что я видел, мне кажется, строевые занятия идут здесь спустя рукава, и хотя обучение ведется по прусскому уставу, но я думаю, что любой бранденбургский фельдфебель пришел бы в ужас, увидев такую профанацию своей «строевой святыни». Впрочем, корпус офицеров здесь очень плох: субалтерны из туземцев не имеют почти никакого военно-образовательного ценза и производятся в офицерский чин в лучшем случае за усердие к делу службы, исполнительность и расторопность или же за беспорочную выслугу в унтер-офицерских должностях известного числа лет, а в большинстве случаев просто по протекции того или другого паши, которые нередко выводят в офицеры даже своих конюхов и лакеев. Командирские же должности заняты преимущественно всяким сбродом из европейских авантюристов. Здесь найдете вы англичан, австрийцев, французов и итальянцев, по большей части вышвырнутых за борт из армии своего отечества. Эти господа, по преимуществу, любят «жуировать» жизнью и заботятся не столько о своем прямом деле, сколько об «урывании лишних кусков», благо Измаил-паша не скупился для них на подачки. Военная школа в Каире, где профессорствуют европейцы, в особенности же американцы и немцы, только в последнее время начала выпускать в ряды египетской армии молодых офицеров со сколько-нибудь сносным военным образованием, и, надо думать, что со временем они поставят обучение и дисциплину своих войск на надлежащую ногу».[25]

Надо сказать, что за сто лет нравы практически не изменились. Разница между офицерами и бывшими феллахами-солдатами в египетской армии была такой же, как между «мерседесами» последних выпусков и ишаками на улицах Каира. Наших военных, воспитанных в советских демократических традициях, просто шокировало обращение с солдатами в египетской армии. Вот, например, как практически в любой части происходила выдача еды рядовым: «Рядом с моей позицией была ППР, ее охраняли два аскарика бессменно два года. Дважды в день машина привозила им еду, обычно рис и несколько лепешек, пару помидор. Они подавали свои миски, и на машине им накладывали еду. Приехала машина, а у солдатика нет посуды, раз нет, мы поехали, солдатик дунул на асфальт, а рис и лепешка полетели на землю».[26]