Книга Долина любви и печали - Мари-Клэр Сюльро

Морис посерьезнел и на мгновение задумался.

— Все происходит так, как я говорил? — спросил он.

Лючия вздохнула и быстро закивала.

— Мне показалось, — задумчиво проговорила она, — что Катрин обиделась на меня.

— Не то слово! — хмыкнул Морис. — Она в ярости, но в основном все изливается на меня, хотя в ее словесной буре и тебе досталось.

— Когда ты вернулся в пять утра, она не спала, да?

— Она, оказывается, не спала всю ночь, у нее разыгралась мигрень и, конечно, не возникло ни малейших сомнений, с кем я.

Лючия остановилась, опустила глаза и покачала головой.

— Но ведь ты сказал, что это поездка перед вашим разводом? — ничего не понимая, спросила она.

— Так и есть! — бросил он. — Но ведь это так по-женски! Когда она в действительности почувствовала, что все кончено, то начала цепляться за… — он подбирал слово, — за уходящую натуру…

— Что же теперь делать? — растерянно спросила она.

— Завтра поедем на Селла Ронду, — спокойно сказал Морис.

Лючия захлопала в ладоши, но тут же осеклась.

— А как же она?

— Она будет отдыхать и гулять после сегодняшнего катания. С нее достаточно. Говорит, устала так, что не чувствует ног.

В голосе Мориса слышались жесткость и решительность.

— И хватит о ней, — раздраженно бросил он.

— Зачем ты так? — миролюбиво произнесла Лючия. — Она права больше, чем мы. Раз ты приехал с ней, нам не надо было… так вести себя…

Морис расхохотался, снова схватил ее в охапку и закружился вместе с ней.

— Ты моя радость! Какая ты деликатная! Но я ей все рассказал и теперь имею права делать все, что хочу.

— Думаю, что не все, — тихо возразила Лючия, когда он поставил ее на землю. — Понятия порядочности, долга и чести пока еще никто не отменял.

Морис нежно взял в ладони ее лицо, и, отведя в сторону волосы, крепко поцеловал в губы.

— Ты права, милая моя, — теперь в его голосе появились грустные нотки. — А я бездушный мужлан. Но Катрин сама изъявила желание завтра отдохнуть, так как сегодня очень устала. Ведь мы катались с ней целый день. Честно говоря, я постарался, чтобы она как следует накаталась.

— А она знает, что мы завтра на весь день поедем на Селла Ронду?

— Мы не говорили с ней об этом, пусть думает, что хочет! — буркнул он. — И вообще хватит, давай хоть на время забудем о ней! Я прошу тебя…

Лючия поняла, что ее чрезмерная щепетильность может дойти до фарисейства. Она протянула руки Морису, он запрокинул ее голову. Опять начал падать снег, но облака были негустые, через них пробивалась луна. Они снова радовались каждому мгновению, забыв обо всем, что мешало им быть счастливыми, хотя бы на этот вечер, еще на один день. И каждый хорошо понимал это…

Они не замечали, как бежало время, а когда вспомнили о нем, поглядев на часы под фонарем, то одновременно воскликнули:

— Пора спать! Завтра надо быть в форме.

Нацеловавшись в лесу, они пожелали друг другу приятных снов поднялись на второй этаж и разошлись по своим номерам.

…Когда рано утром Лючия спустилась на завтрак, за ее столиком сидел Морис. На столе уже стоял кофейник, дымилась яичница с беконом, а в розетке белел творог с малиновым джемом.

— Надо плотно поесть, — сказал Морис в ответ на ее удивленный взгляд. — У нас сегодня трудный день. Надо набраться сил.

— Доброе утро, каро мио! — Лючия ласково склонилась к нему. — Обязательно все съем.

Было около десяти часов, когда они сели в кабинку «Бельведера». Сегодня им предстояло пять-шесть часов катания с отдыхом. Они были счастливы оттого, что целый день проведут вместе, что будет солнечно и тепло, что им предстоит пройти по самым интересным горным районам Италии. Лючия была в приподнятом настроении. Она предвкушала радость от тех впечатлений своего любимого, которые у него наверняка возникнут от красот альпийских долин Валь Гардена, Альта Бадия, Араба-Мармолада.

Готовясь к долгому спуску, Лючия положила в верхний карман куртки маленькую шапочку и надела небольшие темные очки. Морис редко надевал солнечные очки, но тоже держал их при себе на случай слепящего солнца, как и маленькую шерстяную шапочку на случай холода и ветра. Щелкнув застежками креплений и надев темляки палок на руки, они подмигнули друг другу. Оба были готовы к новым испытаниям: ведь им предстояло проехать более ста километров, подняться на трех десятках подъемников, и спускаться, спускаться…

— Вперед? — не скомандовал, а спросил Морис.

— Вперед, — четко ответила Лючия и добавила: — Только не очень быстро, ладно? Я должна подстроиться под твой темп.

— Не волнуйся, милая, — улыбнулся он, — у нас с тобой полная совместимость.

И он поехал. За шлейфом легкого снежного пуха, выпавшего за ночь, виднелась только его светлая голова, красиво развернутые плечи, руки, согнутые в локтях, и палки, попеременно касающиеся склона и отмечающие начала поворотов. Лючия не могла оторвать взгляда от зрелища такой мужественной элегантности. Морис остановился метрах в восьмидесяти ниже по склону. Он поднял лыжную палку, приглашая девушку повторить его полет. Ей стало немного боязно, что у нее получится не так, как хотелось бы, чтобы ему понравиться. Но она бесстрашно заскользила вниз по склону. Чуть откинувшись назад, она старалась освободить носки лыж, чтобы облегчить им движение в свежем снегу.

Остановившись рядом с Морисом, она с восторгом воскликнула:

— Ах, как здорово! Хорошо, что ночью подсыпало свежего снежку!

Морис счастливо улыбался, глядя на свою ловкую, красивую девочку. Необыкновенную девочку…

— Иди ко мне, — ласково позвал он.

Лючия боком подъехала к нему, и они бросились в объятия друг друга. Не удержавшись, оба упали и покатились по склону, подняв лыжи вверх, сберегая ноги. Поднялись и, заснеженные, как медвежата, начали, хохоча, шлепками отряхивать друг друга от снега.

Вокруг было много катающихся, но Лючия с Морисом не замечали никого. Сейчас только они существовали друг для друга и еще, конечно, горы. Морис хорошо знал французские Альпы, больше всего любил знаменитые Три Долины с их более чем шестьсот километровыми трассами. Но сейчас он старался смотреть на итальянские Доломиты глазами Лючии. И убеждался, что их пейзажи отличаются от пейзажей альпийской Франции и по-своему изумительно прекрасны.

В кабинках и креслах подъемников, они, конечно, целовались, если оказывались вдвоем. Вместе с поцелуями они пили счастье, радость единения душ и тел, чудо обретения друг друга. Десять-пятнадцать минут подъема пролетали как одно мгновение. Когда кабинка замедляла ход, подплывая к конечной станции, они едва успевали выпрыгивать из нее, хватая лыжи.