Книга Дивизион: Умножающий печаль. Райский сад дьявола (сборник) - Георгий Вайнер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фомин показал рукой на двух стоящих у стены парней, неподвижных, как камни, с немыми, ничего не выражающими лицами. Типичные «шкафы».
– В МВД поедем мы, вершители благородного дела грязного криминального сыска, будем пахать, колоть, не покладая рук и ног трудиться, – стебал неутомимо Фомин. – А вы, избранники фортуны, любимчики судьбы, заграничные тонкие штучки, вы пойдете, как завещал Владимир Ильич, другим путем…
Он махнул рукой, подзывая «шкафов»:
– Передаю его вам, бойцы, с рук на руки. Берегите его, лелейте и ласкайте…
Те молча, дисциплинированно, серьезно кивнули.
– Подожди, – вмешался я. – Я получил телеграмму от замминистра, от Степанова…
– Знаю, все знаю, – перебил Фомин. – Оне, в смысле их превосходительство Анатолий Иваныч, мне и велели тебя встретить и перепоручить этим бойцам…
– Куда? Зачем? – обескураженно спросил я. – Ничего не понимаю!
– Слава Богу! С возвращеньицем! Мы здесь так и живем всю дорогу – ничего не понимаем…
На парадной площадке у входа в аэропорт бушевала нормальная вокзальная суета. Хотя, конечно, здесь ощущался завышенный, антуражно-приподнятый уровень жизни – дорогие иномарки, лимузины с синими «рогами» моргалок и правительственными номерами, импозантный багаж, нарядные дамы, многие с породистыми собаками, разнообразные оглоеды с сотовыми телефонами, цветы у встречающих.
Здоровенный гаишник лениво разгонял подъезжающий транспорт с площадки перед большими стеклянными дверями, оцепленной для милицейского конвоя. Я попрощался с мрачным Котовым, поручкался напоследок с его коллегами-розыскниками, моими парижскими спутниками и подошел к Смаглию:
– Ну что, Василий Никифорович? Хочу пожелать тебе здоровья, остальное – за судом и следствием…
– И тебе, земляк, не хворать! А вообще зря ты меня заловил, командир. Лучше мы бы с тобой в Париже сейчас гулеванили!
– Что поделаешь! Живем по понятиям – ты бежишь, я догоняю…
– Все по-честному! – согласился Смаглий. – Я тебе только один секрет открою: мы тут все по кругу бежим. И ты тоже. Неизвестно, кто кого догоняет…
– Так думаешь?
– Знаю! Как запыхаешься чуток – оглянись. У тебя уже на хвосте сидят.
– Обязательно оглянусь, – заверил я. – А за телефончик – спасибо…
Подошел ухмыляющийся Фомин, похлопал меня по спине:
– Все, все, все! В таких случаях в крематории говорят: пора-пора, прощайтесь, господа…
– Бывай, – засмеялся Смаглий и нырнул в «Волгу».
Фомин открыл передо мной дверцу джипа «чероки»:
– Давай поехали. Отправляю тебя – и мчим в Лефортово.
Один из «шкафов», которым меня перепоручили, покачал головой и коленом проворно застопорил переднюю дверцу:
– Простите, попрошу вас на заднее сиденье…
Второй «шкаф» уселся за руль. Я удивленно посмотрел на Фомина, а тот развел руками.
– Ничего не попишешь, Серега, это правила перевозки особо ценного контингента. Места впереди – для нас, расходного материала, саперов милиции, сменных мишеней…
Я влез в машину, а Фомин наклонился к окошку:
– Не бздюмо! Все будет о’кей! Думаю, кто-то сверху тебе впарил чрезвычайное по пакости и важности дело…
Мы хлопнули друг друга на лету ладонями, джип медленно покатился, «шкаф» на ходу прыгнул в машину, хлопнул передней дверцей.
Я оглянулся, и в заднем стекле было видно, как Фомин машет нам вслед рукой. Я еще слышал, как, подходя к «Волге», он крикнул:
– Сопровождение подано?
Водитель из милицейского «жигуленка» с мерцающей световой рампой на крыше дал Фомину отмашку, и тот уселся за руль «Волги»…
СГОВОР
Я слушал Николай Иваныча, смотрел с интересом, как ползают по его лицу жирные мыши бровей, и думал о том, что все-таки нет в мире справедливости.
Любой ссыкун, хромой или кривой, получает без проблем инвалидность. А Николай Иванычу – не дадут. А почему? Ведь запустили его в мир с таким фантастическим зарядом антипатичности, такой ползучей бытовой противности, что просто непонятно – как он прожил жизнь? Будь он косорылый, со стеклянным глазом, с горбом или грыжей – не взяли бы на боевую службу, а все остальное – нормально. А так он, бедняга, целую жизнь мается со своей отвратительностью. Бабы ему не дают, мужики не дружат, начальство не уважает и остерегается, подчиненные боятся и ненавидят. Жена, наверное, мечтает стать вдовой, дети – сиротами. Господь всемилостивый смотрит на него в смущении: «Не виноват я, ошибочка с тобой вышла – не люблю я тебя…»
Сейчас он мне напористо-ласково втолковывал:
– Известно, что это твой дружок тебя в клетку отгрузил…
– Не преувеличивай! – усмехнулся я. – Народный обычай, национальный аттракцион – спихнуть на крайнего.
От усердия выступали на бугристом лбу Николая Иваныча капли зеленого, наверное, вонючего пота.
– Ну да, это конечно! Все нормально! Только с этим крайним вся жизнь прожита, и все первые деньги и бизнес принес этот крайний, – пожал плечами Николай Иваныч. – Бабулечки эти неплохой урожай дали: сам-тысяча…
– На деньги плевать! – махнул я рукой. – Завтра новые, как плесень, вырастут…
– Не плюй на деньги, Костя, – серьезно задвигал своим валяным подбородком Николай Иваныч, и голос его зазвучал как-то зловеще, будто в опере: – На деньги, как на икону, плюнешь – больше не вырастут…
– Ну ты даешь! – засмеялся я вполне беспечно. – Деньги – как бабы: приходят, уходят… Кого-то просто так, без причины любят – сами липнут. А другой до обморока вздыхает, а они на него смотреть не будут. Пруха должна быть! Деньги везунчиков любят.
– А ты – везун? – с сомнением посмотрела на меня эта мерзкая глыба.
– А то? Я – профессор человеческого счастья, доцент удачи. Я – завкафедрой теории везения!
– То-то и видать! – покачал головой Николай Иваныч.
– Чего тебе видать? Ну не будь я везунчиком, стали бы твои хозяева чинить порушенную справедливость? Сижу здесь с тобой, вискарь лакаю. А не на шконках в лагере. Ладно, ты говори попросту – чего тебе надобно?
– А ничего! Ты теперь вольная птица, сам с дружком своим разобраться сможешь.
Я долго смотрел на него, а потом участливо заметил:
– Вижу, что и вас он достал крепко…
– Он человек шустрый, он всех достал, – горько сказал мне мой тягостный собутыльник. – Пока ты отлучался на время, он тут в большие забияки вышел. Поэтому коли понадобится тебе помощь – деньгами, нужными концами, инвентарем тебе привычным, – подсобят тебе.
Я налил в стакан шотландской ячменной самогоночки, медленно-протяжно отхлебнул, зажмурился от удовольствия, а потом поднял на него свой простодушно-доверчивый глаз:
