Книга Витязь. Замок людоеда - Степан Кулик

— Христос учит нас, что никакого колдовства нет. А все непотребство суть происки диаволовы…

— Пусть так, — не стал я вступать в богословский спор. — Может, действительно дьявол подсуетился. Только мне что в лоб, что по лбу. Ни капельки не легче.

— Э, нет, — не согласился монашек.

Подошел ближе и, запрокидывая голову, очень серьезно поглядел мне в глаза. Даже руку многозначительно поднял, как священник на проповеди. Да и заговорил так старательно, как повторяют с чужих слов. Не все понимая, поэтому пытаясь сохранить первоначальную интонацию и текст.

— Разница огромная!.. Поскольку христианское учение суть колдовства отрицает, то и молитва от него защитить не может. Зато от козней нечистой силы — в самый раз. Только искренне защиты у Господа просить надо. Ты бы… Степан, рассказал мне, как все случилось. Авось пойму? Не смотри, что я млад летами. Зато при монастыре все время. Многое повидал, а еще больше слышал. А народ, он разное сказывает.

В смысле отрицает? А как же тогда «охота на ведьм» и прочие развлечения инквизиции, едва безвозвратно не сгубившей генофонд женской красоты в Европе? Что-то не вяжется. Или это у католиков так принято, а у православных по-другому? Интересно, но не ко времени. Отложим повышение уровня развития до привала.

— Верю, верю… — хотел похлопать парня по плечу, но вовремя удержался. Блин, это ж теперь каждое движение соизмерять придется, чтоб невзначай не сломать чего лишнего. Ключицу, например. — И непременно обо всем подробно расскажу. Только давай не здесь и не сейчас.

Я обвел взглядом простирающиеся правее, сколько глазу удавалось ухватить, болотные топи и пустынную дорогу, на обочине которой мы стояли. Поросшие редкими деревьями, чахлыми кустарниками, осокой да резедой. Но большую часть занимали открытые участки зеленой от ряски воды. Над болотом роилась мошкара, и тянуло холодной сыростью, как от кладбищенского склепа.

«Вот воображение разыгралось», — одернул я сам себя. Надо же такое выдумать. Склепом, да еще и непременно кладбищенским. А чем еще болотной жиже пахнуть, как не сыростью и холодом? Не раскаленными камнями и песком, как африканская пустыня…

Я представил себе, как мы с Митрофаном должны смотреться со стороны. Невысокий паренек, едва достающий макушкой мне до локтя. Худенький, будто ожившие мощи святого. Одетый в рубище, много лет тому бывшее монашеской рясой. И рядом с ним верзила Росту не меньше трех метров. Соответствующей ширины плечи и весь прочий организм. В одной руке трехпудовая дубина, длиною аккурат в рост монашка, в другой — удерживает заброшенные за спину четыре мешка. Которые на моей неохватной спине и на мешки-то не похожи. Так — котомки дорожные.

В общем, еще та картина. Увидеть и…

Именно на контрасте я и решил сыграть. С этой целью даже прихватил кое-что из самых пристойных разбойничьих вещей. Встречают ведь по одежке. Но пока решил держать идею при себе. Учитывая общую хилость Митрофана и его же чрезвычайную мнительность.

— Солнце ждать не будет. Сколько успеем за день осмотреть, столько нашего. А разговаривать и ночью можно. Кстати, подкрепиться не хочешь?

Митрофан брезгливо покосился на мешки и быстро замотал головой.

— Ну, как хочешь. Проголодаешься, скажешь.

Вместо ответа парнишка размашисто перекрестился и шагнул к болоту. Ну вот, поди разбери, что он себе там воображает?

— Погодь, отрок ретивый. Ты чего в топь полез? — остановил я его.

— Гать искать… — недоуменно оглянулся тот.

— Ага. В общем-то, я так и подумал… Вылезай обратно, сыщик. Или не слыхал, что на воде следов не остается?

— А как же тогда мы гать найдем, ваша милость? — паренек выглядел обескураженным. — Я думал, мы будем вдоль берега брести и дно щупать…

— Нет, брат, кормить местных пиявок у меня нет желания. Да и не факт, что гать прямо у берега начинается. Запросто могли на пару шагов отодвинуть. Как раз от таких сообразительных спрятать. И это… ты меня опять «милостью» величаешь.

— Правда?

Монашек удивился столь искренне, что было ясно, он оговорки даже не заметил. Засада. Надо срочно вносить коррективы в мой план, а то погорим, как швед под Полтавой.

— Ладно, если тебе так привычнее — пусть. Но именуй только «милостью», и чтоб никаких «сиятельств». Договорились?

— Да, ваша милость, — монашек, кажется, даже украдкой вздохнул облегченно. — Но вы так и не сказали, как мы гать станем…

Договорить он не успел. В паре метров за спиною у Митрофана надулся большой водяной пузырь и с оглушительным треском лопнул.

Монашек охнул, схватился за грудь и начал закатывать глаза. Пришлось бросить мешки и подхватить парня, пока он не свалился в воду.

— Блин, послал же Бог помощничка… Хоть на руках носи.

Не слишком тактично встряхнув Митрофанушку за шиворот, так что у того лязгнули зубы, я рывком втащил его на сухое. Да еще и поставил так, чтоб стукнулся о землю пятками. Зато, в совокупности, помогло. Парень очнулся.

— Водяной?.. — прошептал он, осторожно оглядываясь.

— Ты же говорил, что христианину не пристало в нечисть верить?

— Верить не пристало, — перекрестился тот, на всякий случай отходя еще на пару шагов. — Но опасаться не помешает. Может, она, нечисть эта, не знает, что я в нее не верю?

— Разумно. На бога надейся, а сам не плошай… — улыбнулся я.

— Хорошо сказано, ваша милость. Из вас получился бы отличный проповедник. Двери церкви ломились бы от паствы…

Тут он спустился на землю, оценил мои габариты и вздохнул.

— Не журись, казак! Какие наши годы. Пути Господни неисповедимы. Так что кто знает, может, еще доведется и в храме послужить, — отмахнулся я.

Вот уж воистину, язык мой — враг мой. Нашел с кем шутки шутить. Совсем забыл, что вокруг не третье тысячелетие, где ради красного словца можно молоть языком что ни попадя. Зная, что за базар почти наверняка отвечать не придется. Иначе все журналисты и депутаты давно бы перевелись и как вид, и как класс.

* * *

Хорошо в лесу летом, особенно в утреннюю пору, когда и ночная прохлада еще не покинула его окончательно, и мошкара не проголодалась. Обильно укрытые росой травы и листья источают легкий аромат свежести. Дышится легко, привольно. Даже настроение, несмотря на все невзгоды, изменило вектор. Ощущение, как после визита к стоматологу. Досаждающая боль и страх перед бормашиной — все это уже в прошлом. И хоть во рту горько от лекарств, да и челюсть от анестезии словно не своя, чувствуешь себя, как заново родившись… Герой, да и только.

Эх, сейчас бы не логово Людоеда-душегуба искать, а на грибную охоту выйти. Брести неторопливо, насвистывая что-то, и высматривать темные, маслянистые шляпки средь отливающей серебром зелени.

Я и высматривал. Только не грибы, а следы от кострищ…