Книга Сепсис - Элина Самарина

— Вот я и говорю: насколько мне известно, Бура находится в колонии строгого режима.

— Находился. Пока дело на него не завели. А сейчас… — Алексей хотел рассказать о смерти Буры, но раздумал. Своими подозрениями толстяк начал раздражать. Действительно, Женька…

А бармен снова, нахмурился. Этот новый поворот все объяснял. Все ставил на свои места. Понятно теперь, что пацан этот — случайный пассажир, а не «подкладка». Но почему Бура избрал его курьером…? Не похоже на Алексея… Не похоже. Но глаза у паренька чистые, «не гнедые». И смотрит, не отводя. Да и сам не ведется.

Он протянул пухлую, но очевидно — сильную ладонь.

— Ладно, приятель. Давай маляву.

— Какую… маляву? А! Маляву!.. Нет, записки не было. Он на словах передал. Но только Дикому Рудику.

— Нет Рудика. Вчера уехал в Ташкент. Нарика-армяна хоронить. Будет только через семь дней… А если что срочное передал Бура — можешь мне сказать. У меня с Рудиком связь есть.

— Нет. Бура конкретно поручил, чтобы ему лично. С глазу на глаз.

— Тогда жди. Через неделю будет. Ты оставь адресок… Вообще-то тебе есть, где кости бросить…?

— Конечно есть! — обиделся Алексей. — Я — москвич.

— Тогда заходи через неделю.

* * *

Роман с Владой развивался бурно. Они встречались каждый день. Проснувшись, Лекс поспешно выпивал кофе и бежал к дому Влады. Садился на скамейку и поднимал глаза на окна… на окно спальни.

А Влада неожиданно открыла в себе новое качество: оказывается, она может вставать рано: в половине девятого. Проснувшись, отодвигала занавеску: сидит! ждет! Наскоро перехватив, чем мама оставила, садилась к зеркалу и поспешно накладывала макияж. Поминутно выгибала шею, выглядывая в окошко: не ушел! Сидит!

Гуляли они до семи-восьми вечера. Дольше папа не позволял. Эти десять-одиннадцать часов пролетали так скоро! Стремительно, незаметно: как секунды в детстве или как недели в старости. Расставаясь, оба хмурились, обижаясь непонятно на что или на кого. Досадовали. А назавтра — опять встреча, опять беспечное, но наполненное большим смыслом времяпрепровождение, и на итог — хмурые домики бровей…

…До встречи с Владой оставалось еще полчаса. Чуть не поминутно Лекс бросал взгляд на часы, подносил их к глазам, чтобы убедиться — не остановились они. Невыносимо вязко тянулось время. Чтобы скоротать его, зашел в цветочный павильон. Букетики, букеты, корзины — как это изобилие цветов умещалось в крохотной будочке!

Алексей рассматривал цветы с пресыщенной ленцой:

— Дайте-ка мне вон тот кулек с розами.

Цветочница бережно вытащила цветы из ячейки. А Лекс увидел во втором ряду какой-то, похожий на карликовое дерево, цветок. Не само растение, а его цвет взволновал Алексея: точно цвет глаз Влады!

— Это что за растение?

— Вы про это?.. Вот это?.. Ах, это! — Цветочница снисходительно поморщилась. — Это гиацинт. Но это… знаете ли, специфический…

— Давайте этот. Специфический.

… — Боже мой, Алексей! Это же гиацинт! Мой любимый цветок! Откуда ты узнал?! — Влада прижала веточку к лицу и нежно поглаживала ее щекой. Улыбалась. Глаза ее повлажнели, прибавив к соцветию еще одну безупречную пару.

На следующий день Лекс хотел снова взять этот цветок. Но одумался: решил, что гиацинт будет для них с Владой цветком особого дня.

…С работы Алексей вылетел. За прогулы. Нет, не за гуляния с Владой, а еще до их первого свидания. На следующий день после освобождения он явился во «Дворец спорта», где числился коммерческим директором. Увидев его, генеральный — бывший чемпион чего-то по плаванию — озадаченно остановился:

— Алексей?! А как ты… здесь? Тебя что, освободили?!

— Как видишь… И еще извинения принесли. За ошибку.

— Вот как? Поздравляю… — уныло выдавил Кищкин — такая фамилия была у генерального. Он задумчиво покусывал губу. — А когда тебя выпустили?

— Вчера.

— Вчера?! — Брови Кишкина взлетели, глаза удивленно округлились. Он так изумился, будто выпустить вчера было нарушением Конституции. — А тут… знаешь ли… пока тебя не было… Давай-ка, пройдем ко мне.

У себя в кабинете генеральный заметно осмелел. И сообщил, что в связи с финансовыми проблемами, его, Бравина, должность упразднена.

— Теперь мы вынуждены… ужиматься.

Лекс посмотрел на его тучное тело и усмехнулся: представил, как эта гора мяса «ужимается». В общем, понял он все: этот лещ моментом воспользовался, чтоб урвать основную часть пирога. «Дворец спорта» переходил из ведения Госкомспорта в категорию приватизированных. И обещал стать лакомым кусочком для своих хозяев. А между прочим, его высокую эффективность обеспечил именно Бравин. Это он… Да, что там рассусоливать! Понятно, что Кишка моментом воспользовался, чтоб от конкурента избавиться. Случись акционирование — не видать бывшему чемпиону чего-то по плаванию директорского кресла.

Вот так потерял Алексей свою работу — хорошее, перспективное дело. А вообще, может оно и к лучшему? Может быть…

* * *

У Рудика Дикого был небольшой дефект: в юности в драке ему сломали нос. С годами деформация переборки усугубилась, затруднила дыхание. Дышал он ртом, отчего рот всегда был приоткрыт. Не так, как у слабоумных, а чуточку. И разговаривал он с легкой одышкой. Как ни странно, это придавало его словам некую увесистость, солидность.

Он внимательно слушал рассказ Алексея, стараясь не обнаружить эмоций. О смерти Буры Дикий узнал на следующий же день. А вот о Сером — только сейчас. Нехорошо улыбнулся:

— Ладно, братишка, что еще сказ…говорил Бура.

— Еще сказал, что свои деньги завещает ребятам.

— Так и сказал: деньги завещаю ребятам? — прищурился Дикий.

— Нет, он… вроде… отдаю пацанам на сигаре… на курево. А меня посадил в долю на буровое очко.

Подозрительный прищур разгладился:

— Вот это уже точнее. Как говорится, ближе к тексту. «Буровое очко» — это его слово… Любил в карты катать. В буру. А буровое очко — это тридцать один. Стало быть, парень, тридцать один процент от его доли тебе переходит.

— А мне за что? — Алексей искренне недоумевал по поводу нежданного наследства. — У него, наверное, семья есть. Вот им пусть и переходит.

— Нет у Буры никого. В позапрошлом году его отец, маманя и брательник — все за двадцать дней кони двинули. Что интересно — не принудительно, а по судьбе, от разных болезней. Но спеклись так дисциплинированно: все трое за двадцать дней. Как будто их, бля, из пулемета перестреляли.

— А жена?

Дикий изумленно воззрился на наивняка. Бровь его изломилась, но тут же лицо смягчилось: что взять с неотесанного в понятиях фраеришки?

— Нет жены, — коротко ответил он, пряча усмешку. — Бабки, которые тебе Бура завещал, в дело вложи. От навара десять процентов отстегивать в общак будешь. Это по закону. Если где заковыка какая или косогор — не стесняйся, приходи. Раз от Буры ты — значит, своим будешь.