Книга Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного - Елена Арсеньева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец она закончила. Воцарилось молчание. Выражать восхищение поэтическими способностями подруг аулетридам было строго запрещено, не дозволялось никаких рукоплесканий, как на театральных представлениях. Лаис подозревала, что знаменитая поэтесса Анита Тегейская, которая вела матиомы по стихосложению в Коринфской школе гетер и славилась своими эпиграммами[17], просто не переносила похвал, адресованных кому-то другому, а не ей, поэтому и ввела такой порядок. Зато она очень поощряла презрительное освистывание, особенной мастерицей которого была, конечно, Маура.
Лаис поймала восхищенный взгляд Гелиодоры, усмехнулась в ответ на презрительную ухмылку Клитии, сделала вид, что не замечает злобной гримасы Мауры, подмигнула вытаращившей глаза Филлис, снисходительно кивнула Майе, Феодоре, Иантине, Хебе, Юдоксии и остальным девушкам, взиравшим на нее с откровенной завистью, — и повернулась к наставнице, ожидая ее приговора.
Анита Тегейская стояла с непроницаемым видом.
— Н-ну… неплохо, — наконец проронила она, с явным трудом расщедрившись на скупую похвалу. — Но сколько, сколько же раз можно говорить, чтобы ты не пялилась невесть куда, а смотрела на своих слушателей! Каждый должен чувствовать, что твои слова обращены именно к нему, а не некоему судилищу бессмертных богов, возглавляемому Аполлоном Мусагетом[18], у которого уже приготовлен для тебя лавровый венок!
— Наставница, ты слишком сурова! — перебил ее чей-то голос, и аулетриды увидели Галактиона, который топтался у входа в зал, где проходила матиома. Выражение лица добродушного евнуха было самое восторженное. — Со своим заданием Лаис справилась великолепно! Если бы я мог, немедленно отправился бы к гетерам!
Галактион частенько насмехался над своей довольно унылой участью полумужа, и за этот веселый нрав девушки очень его любили. Вот и теперь там и сям раздались смешки.
Недовольный вид был только у Аниты. И, встретив ее ледяной взгляд, Галактион сделал самое серьезное выражение лица, приложил руку к груди и поклонился:
— Да простит меня наставница, но я пришел за Лаис. Явился посланный от Клеарха Азариаса. Лаис ждут у него на симпосии. Никарета знает об этом, она уже дала разрешение.
Анита Тегейская откровенно надулась. Клеарх был одним из богатейших людей Коринфа, и те гетеры и аулетриды, которые удостаивались его внимания, за один вечер могли заработать небольшое состояние.
Известно было, что Клеарх — утонченный ценитель поэзии и музыки, однако он предпочитал приглашать на свои симпосии не всем известную и прославленную поэтессу Аниту Тегейскую, а начинающую импровизаторшу Лаис. Конечно, тщеславие Аниты было жестоко задето!
Проводив недобрым взглядом изящную фигуру Лаис, торопливо идущей за Галактионом, Анита вызвала отвечать Мауру.
Смуглая фессалийка, однако, замешкалась. Она тоже проводила завистливыми глазами Лаис, а перехватив насмешливый взгляд Гелиодоры, злобно оскалилась:
— Ходят слухи, будто кто-то из друзей Клеарха болен заразной болезнью рта и скрывает это от всех. Надеюсь, именно он пожелает остаться наедине с нашей пыльной львицей!
И Маура захохотала.
Гелиодора передернула плечами.
Маура верна себе! Чудесные пепельные волосы Лаис она называет пыльными и бесстыдно несет полную чепуху. Ведь отлично знает, что аулетридам запрещено отдаваться мужчинам — под угрозой проклятия Афродиты. Точно так же будет проклят тот, кто покусится на нее. Так что Лаис ничего не грозит.
И Гелиодора, едва сдерживая смех, стала слушать, как Маура бестолково блуждает на запутанных тропах гекзаметра.
— Воистину, Клеарх, ты на дружеской ноге с Посейдоном! — воскликнул невысокий смуглый человек в гиматии оливкового цвета, искусно расписанном по подолу причудливым узором более темного оттенка. — Иначе каким образом можно добиться такого разнообразия рыбных блюд на столе?! И эти моллюски… они достойны пира олимпийцев, так же, впрочем, как эта дивная рыба в белом вине с ломтиками ангурья…[19]Я ведь правильно называю это чудесное растение?
— Ангурья мне привозят из Сикиона, — сказал Клеарх. — Однако если тебя интересует, как называется это блюдо, надо спросить у моего повара, друг мой Неокл.
— Оно называется саламис, — шепнула Лаис, убирая со стола чашу, в которой гость омывал руки после еды. — Я тоже знаю, как его готовить.
Багроволицый толстяк в темно-красном гиматии, возлежавший на апоклинтре[20]рядом с тем человеком, которого хозяин назвал Неоклом, возмущенно взглянул на Лаис.
Однако никто из гостей не выразил возмущения тем, что женщина вмешалась в мужской разговор. Лаис была не просто женщиной, а прежде всего аулетридой, приглашенной прислуживать на пиру и развлекать друзей хозяина, поэтому ей дозволялось многое, за что девушка или замужняя женщина была бы крепко побита отцом или мужем.
Впрочем, судя по выражению лица толстяка, он с охотой наградил бы Лаис тумаком или оплеухой, а сдержался лишь потому, что опасался разгневать Клеарха.
Хозяин дома, в который Лаис пригласили на симпосий, был высокий, великолепно сложенный светловолосый мужчина с некрасивыми чертами веснушчатого лица, но с такой доброй и приветливой улыбкой, что всякий улыбался ему в ответ. Он был умен и приветлив, богат и щедр. За разговором с ним забывалось, что он некрасив: каждым словом, каждой улыбкой, каждым взглядом своих небольших, но умных и веселых глаз Клеарх вызывал восхищение.
При этом он воистину обожествлял красоту и относился к прекрасной Лаис с почти молитвенным восторгом. Между ними уже существовал уговор (одобренный верховной жрицей Никаретой), что именно Клеарх станет ее первым гостем после того, как Лаис пройдет выпускное испытание в школе гетер, и оба они не без удовольствия предвкушали эту встречу, а потому иногда обменивались острыми взглядами и улыбками, которые смутно волновали обоих и смысл которых был понятен только им двоим.
