Книга Подозреваемый - Юрий Азаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды я даже сказал своему приятелю Попову:
— Иду методом Сурикова, правда наоборот. Он говорил: "Я уже нарисовал "Боярыню Морозову" — осталось только раскрасить", а я говорю: "Я уже раскрасил "Боярыню Морозову", осталось только нарисовать".
Следует отметить, выставка произвела фурор, и Долинин был на седьмом небе. Ему сказали: "Если вы хотите продать картины, ставьте цены не более 400 долларов, если хотите сохранить холсты для себя — ставьте 4000 долларов". Долинин выбрал первый вариант, и уже в первый день у него купили шесть моих холстов на общую сумму две с половиной тысячи долларов. Он одним махом почти окупил часть своих расходов на оформление выставки, но это было только начало. Мы стали ждать.
Впрочем, наши ожидания не были пассивными. Появились заказчики. Так, один критик по фамилии Морякин заказал мне 40 картин по произведению Достоевского "Подросток". Это должны были быть картины небольшого размера, не более машинописного или половинки этого листа. Он пообещал заплатить мне сразу наличными по 50 долларов за картину, и я, не обсудив этот вопрос с Долининым, согласился.
Возник первый скандал. Он мне сказал:
— Я, работодатель, организовал тебе выставку, обеспечил необходимым материалом, рекламой и прочим. В этих выставках все на корню принадлежит мне, тебе же я могу оплатить работу по самой высшей ставке моих служащих — 1500 долларов за те полтора месяца, пока ты клепал свои шедевры.
Я прикинул: полутора тысяч долларов мне хватит на полгода скромной жизни, а за это время я создам то, что писатели называют нетленкой.
И согласился:
— Хорошо. Это вот твое. Но дальше я буду работать с тобой по контракту, если ты согласишься.
— Идет, — ответил он, и мы распили в кругу близких несколько бутылок шампанского.
В один из дней ко мне на выставку пришел Володя Попов, мой однокурсник, художник, педагог. Он показал мне свою визитную карточку, и я ахнул: академик, профессор, доктор наук, зав. кафедрой психологии Европейского университета права, почетный член…
— Когда ты успел, старик? Я рад за тебя! Что сейчас делаешь?
— Обо мне потом. Я бы хотел взглянуть на твои старые работы. Эти датированы тысяча девятьсот девяносто седьмым и тысяча девятьсот девяносто восьмым годами.
— А для чего тебе мое старье?
— Чтобы тебе раскрыть одну тайну, которую ты уже, не зная того, раскрыл.
Снова я вспомнил отца, снова мое сердце сжалось от боли: ему бы побывать на моей выставке, он единственный, кто по-настоящему верил в мой дар.
— Что с тобой? Ты побледнел. Дать валидольчику?
— Нет-нет. Это пройдет.
Мы сравнили мои старые работы с сегодняшними. Небо и земля. Один только портрет старика, написанный мною в школьные каникулы, представлял что-то живописное, и то не по краскам, не по цветовой гамме, а по нелепо задранной вверх голове. Старик будто задыхался. Он схватился за голову, оскалив зубы, точно невыносимая боль сковала его черты.
— Поразительный портрет, — сказал Попов. — С натуры?
— Это мой отец.
— Ты так ненавидел отца?
— Напротив. Я изобразил его невыносимую муку…
Неожиданно к нам подошли две девицы, которые несколько раньше определили во мне трансцендентные начала.
— Они в нем в чистом виде, — сказали обе разом.
— Вы знакомы? — спросил я.
— Владимир Петрович, профессор и руководитель Экспериментальной лаборатории транссинтеза.
— Это правда? — удивился я, поскольку раньше исследовательских данных у Володи не замечал. Как художник, он был неплохим рисовальщиком, владел композицией, но вот создавать что-то принципиально новое — такой дерзости за ним не водилось.
Владимир Петрович уловил мою мысль и точно в свое оправдание сказал:
— Я всего лишь ученик академика Гранова, влюбился в его методологию и стал последовательно проводить его идеи в жизнь, в частности в Европейском университете права.
— Это у юристов, что ли?
— Совершенно верно.
— Ты там работаешь?
— Да, заведую кафедрой психологии и педагогики и веду опытно-экспериментальную работу.
— Так ты вроде бы в МГУ работал?
— Я и там продолжаю работать на полставки.
— И какая же у тебя тема, если не секрет?
— Я не хотел бы делать из моей темы секрета, но и раскрывать все ее стороны не позволено, да и не под силу это мне.
— Ну в общих чертах хотя бы, — допытывался я, будучи окончательно заинтригованным.
— Наше учреждение именуется Центром прогнозирования социальных и духовных процессов. Основные цели: как выжить в этой стране, как избежать на-двигающихся катастроф, как преодолеть чисто русскую депрессию и как возглавить в лице России мировой духовно-творческий процесс.
— Ну как же решать эти задачи? — улыбнулся я. — Активно противостоять злу? Осуществить великую соловьевскую идею всеединства, преодолеть в самом себе все семь смертных грехов?
— Абсолютно верно, — загорелся вдруг Попов, таким возбужденным я никогда его не видел. — Но главное — здесь два возможных пути. Первый — самоукорение: Я — никто в этом мире, Я — греховен и нуждаюсь в покаянии; а второй — это реальное признание своего Богоподобия, своих Божественных или трансцендентных начал. Я не случайно здесь поставил разделительный союз "или". Трансцендентность есть предельное приближение к Богу, самое сильное и горячее желание осуществить Божественные начала в самом себе…
— И как это выражается на практике? — перебил я Попова.
— Очень просто. Скажем, я хочу добиться наивысшего результата в любом виде творчества, скажем в живописи. Я беру двадцать студентов того же Европейского университета права, заметь, двадцать студентов, которые раньше никогда не занимались живописью, даю этим студентам уроки трансценденции, то есть учу их преодолевать собственную депрессию, учу их различать в себе самих Божественные начала, а затем вместе с ними раскрываю их собственные дарования изобразительными средствами с помощью красок, цвета, света, композиции.
— Получилось?! — воскликнул я. — Дело в том, что нечто подобное произошло со мной. ЯКобнаружил в себе неведомую ранее мне силу, которая потрясла меня и привела к тому, что я молниеносно создал эти двести картин… — (Был бы жив мой папочка).
Мы прощались с Поповым, а мне все еще хотелось продолжить с ним разговор о чем-то важном.
— Может быть, ты мне посоветуешь какие-нибудь книжечки почитать, — робко спросил я напоследок.
Попов вытащил из портфеля машинописный листок:
— Прочитай. Здесь на двух страницах изложена технология моих трансов с будущими правоведами — в их руках будущее нашей страны. Вот почему я ими занялся.
