Книга Змея - Луиджи Малерба

Вариация совсем не то, что импровизация. Увлечение восторгами импровизации бывает даже опасным, если она отрывается от основной темы, ибо основная тема не импровизируется. Если кому-то это удается, значит, он гений.

Самое надежное — придерживаться схем. Например: рубато, граве, аллегро-адажио, аллегро-виваче, аллегро, пастораль. Эту классическую схему я заимствовал из Большого концерта № 8 Соль-минор для Рождественской ночи Арканджело Корелли. Или: аллегретто-анданте ма рубато, вивачиссимо, аллегретто-модерато из симфонии Ре-мажор № 2, опус 43 Сибелиуса. Схемы, скопированные у Сибелиуса, легко выполнимы и увенчиваются немедленным успехом. Для достижения быстрого, но достойного апофеоза я иногда пользуюсь схемой концертной симфонии для скрипки, виолы и оркестра Ми-бемоль-мажор № 364 Вольфганга Амадея Моцарта. Я серьезно изучал по грамзаписям множество симфоний. Если все строить на таких вот музыкальных схемах, то самое важное — добиться в финале одновременной вибрации. Стоит одному из двоих сфальшивить или не выдержать ритма, все идет насмарку. Но если вы вибрируете в унисон и ритм выбран верный, о, тогда просто шалеешь от блаженства.

Можно быть музыкальным в большей или меньшей степени, но совершенно равнодушным к музыке быть нельзя, поскольку музыка — одна из движущих сил Вселенной, даже змеи слышат музыку и млекопитающие тоже — одни лучше, другие хуже; весь мир— это своеобразная музыкальная шкатулка, в которой звучат концерты самой природы. Мириам была наделена естественным чувством гармонии, но с ритмом дело у нее обстояло неважно: ей не хватало чувства меры. И самоконтроля тоже. При приближении оргазма, во время первых заключительных аккордов, у нее начинали вибрировать еще и голосовые связки, и тут она выдавала высоченные ноты неумеренной громкости. Я опасался, как бы ее не услышал какой-нибудь ночной патруль или просто прохожий. Да и соседи, чего доброго, могли вызвать пожарников или полицию. Римляне известные трусы: заподозрив что-нибудь неладное, они тут же вызывают пожарников или полицию. Как я уже говорил, в задней комнате у меня, к счастью, не было окон, но такой голос, такие крики могли пробуравить стены даже нашего старого дома.

Ты потише, говорил я ей, там, снаружи, в соседних домах и на улице всегда найдутся страдающие бессонницей мужчины и женщины, они же ко всему прислушиваются. А я ничего не заметила, говорила Мириам, странно, право, я себя не слышу, в такие моменты я теряю голову. Ничего странного в этом нет, говорил я, именно в том, что ты теряешь голову, однако может так случиться, что кто-нибудь тебя услышит и помчится вызывать пожарников или полицию. Если приедут пожарники и увидят нас в постели, это же будет катастрофа, говорила Мириам, о таких случаях в газетах пишут. Я буду осторожна, вот увидишь, я буду осторожна, а если не удержусь и закричу, ты закрой, зажми мне рот рукой.

Мириам удавалось контролировать себя во время первой естественной фазы (вздрагивания и разнообразные телодвижения), а также при наступлении второй фазы (сладострастные позы), но с приближением оргазма (буря чувств и катарсис) у нее из груди вырывались самые настоящие вопли. В этот момент я заткнул ей рот поцелуем.

При первом и втором совокуплении я старался прощупать почву, освоиться с естественным ритмом Мириам и подобрать соответствующую манеру поведения. В третий раз я применил классическую схему (Корелли, «Чакона»). Бассо остинато, замедленный ритм. В четвертый раз я опробовал некоторые простейшие вариации по типу диминуэндо-крещендо, это вещи элементарные, их проходят на первом курсе консерватории, но и они уже требуют определенной согласованности. Пятое совокупление было настоящей бурей. Я ударился в барочную фантазию (как у Боккерини), импровизированные вариации, чтобы выяснить, до какой степени Мириам чувствительна к моим находкам. Ответная реакция Мириам была потрясающей, но в порыве страсти она на какую-то долю секунды забежала вперед. В подобных случаях я сам следую за женщиной и быстренько приноравливаюсь к ее ритму. Тут я точен, как хронометр марки «Вашерон и Константин», и, если обходимо, могу умерить свой пыл. Мириам не почувствовал а, что у меня из-за нее возникла эта маленькая проблема. Да и как она могла почувствовать? На шестой раз я стал придерживаться ритма легкого венского марша, чтобы под конец перейти к апофеозу в стиле Дворжака. Это был триумф!

Последнему нашему соитию мне хотелось придать приподнятый, почти торжественный характер еще и потому, что я нахожу эту схему более близкой к апофеозу, правда, случается, что обстоятельства складываются по-своему. В общем, получилось что-то вроде ларго-анданте-аллегретто с фугой в финале по типу мессы семнадцатого века.

Из-под жалюзи уже пробивался свет — яркая полоска, напоминающая неоновую трубку, — а с улицы доносился грохот похожей на жабу мусороуборочной машины. Она остановилась перед домом и начала свою каждодневную работу по пережевыванию мешков с мусором, которые рабочие выносили из подъездов. На виа Аренула им приходится потрудиться основательно. Сверкающая «жаба» добрых два часа заглатывает мусор со всего нашего квартала. Дома здесь большие, и их многочисленное население производит огромное количество отбросов. Днем женщины ходят за покупками, приносят домой сумки, набитые всякой снедью, а на рассвете следующего дня «жаба» заглатывает отбросы. Таков нормальный цикл появления и уборки городских отбросов. Цикл малоприятный, так как он напоминает людям, что все на свете потребляется и уничтожается. Я имею в виду главным образом все съедобное, потому что у остальных вещей полезный цикл много дольше. Обувь, одежда, посуда, например, а также холодильники и тому подобное могут служить человеку долгие годы и только потом попасть на Великую Вселенскую Свалку, где оказывается в конечном итоге все. Некоторые вещи теоретически могли бы сохраняться вечно, ну например, изделия из хрусталя, если ими не пользоваться. Но сам человек живет так мало, что он не успевает даже осознать, как долго может сохраняться хрусталь. Осознать это в состоянии только несколько поколений. И вообще, любое сравнение вещей с человеком всегда оказывается не в его пользу. Я говорю, конечно, не об овощах и прочих скоропортящихся продуктах.

Когда Мириам стала натягивать чулки, я подумал: все, праздник окончен.

Где ты научился всем этим штукам? спросила она. Сам придумал, ответил я. Конечно же, я имел в виду систему, потому что все остальное старо как мир. А вот идею музыкальной системы я действительно вынашивал долго, и подбор схемы был плодом моих исследований: я прослушал сотни радиопередач и грамзаписей. Иногда, сидя в концертном зале, я делал пометки в блокноте, изучал, можно сказать, азы музыки. Обычно люди сначала делают, а потом думают. Я — нет. Я редко делаю что-нибудь, не обдумав предварительно все как следует.

Значит, мозг у тебя всегда в работе, сказала Мириам. Всегда, ответил я. И ты не устаешь?

Я действительно часто устаю, можно сказать, не знаю отдыха ни днем, ни ночью, потому что голова продолжает работать даже во сне, у нее не бывает перерыва, только поспевай за ней. Со стороны это незаметно: я кажусь самым обыкновенным торговцем марками, но ведь и торговец марками может парить в мыслях, потому что мозг его живет самостоятельно и мысли рождает самостоятельные. И потому торговец марками может быть кем угодно — Королем, Ученым, Святым, Императором, а при желании даже папой римским. Ну и конечно, Распутником, Донжуаном. Но со стороны ничего не заметно, не заметно разницы между одним и другим, со стороны никогда ничего не видно.