Книга Предательство Риты Хейворт - Мануэль Пуиг

–

– Льняные с вышивкой. Пол навощен так, что отражаешься. Я иногда сама с собой разговариваю, они небось думают, что я ненормальная, или с тобой говорю, о чем угодно: «Понюхай, Мита, какой ароматный воск» или спрашиваю: «Ты любишь крахмальные простыни?»

–

– В кафе приглашают, а меня аж тошнит от этих хитростей.

–

– Только не замуж. Я должна хорошенько узнать этого человека, чтобы был очень умный, типа Рамоса, чтобы учил меня и про классические танцы рассказывал, я ведь не собираюсь умирать невеждой. Чтобы про все знал.

–

– Я чуть было не ушла. Пока Тото мне открыл, я прямо обзвонилась, а не успела постучать в стекло, как появляется Тото, весь белый от испуга, я уж подумала: «Боже мой, кто-то, наверное, заболел», так ведь нет, он ко мне подходит на цыпочках, мол, Берто спит после обеда и чтобы я не шумела.

–

– А вдруг принесут телеграмму, когда звонок отключен?

–

–

– Ужасно его боится? Ну я и сидела с ним, пока ты не встала, он тихонько себе играл, собирал домики, ведь таких игрушек, как у Тото, ни у одного мальчика в Вальехосе нет, я в Буэнос-Айресе видела, сколько стоят эти игрушки.

–

– Страшно дорогие. Не знаю, говорит ли тебе Берто, во что они ему обходятся.

–

– Хауреги мне ничегошеньки не говорил.

–

– В Тукумане, в последнюю поездку.

–

– Умопомрачительный, есть такие странные мужчины, они всегда заняты, неразговорчивы, мучаются дикой головной болью, а еще любят сидеть молча рядом с тобой и держать за руку.

–

– Нет, он знает в Тукумане лучших людей, в кафе тысячу раз вставал из-за стола: то звонил по телефону, то здоровался с кем-нибудь из прохожих.

–

– Без ума от меня, говорил. Говорил, что никогда не видел такой фигуры, как у меня.

–

– В какой-то притон на окраине. На коленях умолял, я бы ни за что не поехала.

–

– А красная бы не подошла?

–

– Раскапризничался, все ныл, чтоб ты купила себе бирюзовую, продавцу не давал слова сказать.

–

– Лучше не надо, такие не отстанут, пока ты не купишь хоть что-нибудь – темно-коричневую! сама знаешь продавцов.

–

– Я на кухне возилась с блинчиками, слышу – сейчас будет тарарам: «мам, купи себе бирюзовую, она самая красивая, мам», а Берто заладил «нет» да «нет», это ж надо какой нервный!

–

– А тот свое талдычит: «пап, пусть мама купит себе эту», ну Берто и взорвался.

–

– Уверяю, не по моей вине, неплохой был кандидат, только выскользнул, правда, в итоге оказался подонком. О нем в Тукумане дурная слава.

–

– Нет, он с другой обошелся гадко.

–

– Что ты, шикарная женщина, очень интересная, куда лучше его.

–

– Все по слабости, на третий день знакомства… не устояла.

–

– Вот именно, миленький домик на окраине, угостил коньяком, так они и двух слов не сказали, как он полез к ней, никакого даже шлафрока не надел, куда там.

–

– Не знаю, в нем как-то приличнее… Я на одной витрине видела очень нарядные, из парчи… Ну и она рассказывала, что он через полчаса проснулся, они ведь после этого засыпают, тут же вскочил, собрался уезжать, мол, дела у него, а сам не в духе.

–

– Потому что ей непременно хотелось остаться! провести там всю ночь и не возвращаться в отель (она тоже по делам приехала), занавески хотела спокойно посмотреть, красивой работы, индеанки с севера вышивали, и еще чилийское кильянго – покрывало из шкур, ну и вообще побыть там как у себя дома, это она мне сама рассказывала.

–

– Во всех подробностях, но он ей не разрешил. А она уперлась, он поскучнел и под конец сознался, что дом не его, а одного друга.

–

– Потому что на улице он с ней больше не здоровался. Знаешь, Мита, Хауреги я бы этого не позволила, чтобы бить по столу кулаком и доводить мальчика до слез, правильно он упрашивал тебя купить ту ткань, она же самая модная, а то вечно ты ходишь в старушечьих платьях, ты уж меня извини, но это чересчур строгая одежда. И старомодная.

–

– Мальчик пугается криков, да еще когда стучат кулаком и бьют посуду.

–

– Я не уговариваю тебя надевать огненно-красное платье или то же бирюзовое, это не твой стиль, но все равно, будь я тогда за столом, не дала бы Тото в обиду, он ведь только хотел, чтобы его мать хорошо одевалась, как артистка.

–

– Мне бы не быть на улице такой дурой.

–

– А так разговоришься, глядишь, и найдешь общий язык, а там и понравишься ему, а он тебе. Иногда надо быть побойчее, намекнуть, что ты, может, и не против.

–

– И в отель так рано не возвращаться.

–

– Только не подумай, что я хоть раз была такой дурой.

–

– Ведь подумала? Сознайся.

–

– А после теряют всякий интерес и говорить с тобой не хотят: увидят раз без одежды и думают, что всё про тебя знают, и больше ты не нужна, точно платье, вышедшее из моды.

–

– Вот именно – с пустыми руками и в полной тоске.

–

– Да, а после подняться в свой номер одной и ни с кем не говорить.

–

– Я Хауреги всегда отвечала, а когда он зря напускался на малыша, глаза ему готова была выцарапать, хоть он и отец какой-никакой. Только Хауреги перетянул мальчика на свою сторону.

–

– Но в поездках всегда дела найдутся, ты не думай.

–

– Возишь одежду в чемоданах, она и теряет всякий вид. Вернешься в отель, и вечно надо что-нибудь приводить в порядок или гладить, так оно спокойнее.

–

– В отелях я обожаю все мерить одно за другим и изучать себя в зеркале.

–

– Разные сочетания платьев с косынками и туфлями, сумочками. Сперва утренние ансамбли с косынкой на голове, а после дневные – с волосами, подвязанными лентой или распущенными. Так часами и переодеваюсь, ужасно забавно, жаль, сфотографироваться нельзя. Глядишь, и время проходит.