Книга Снайпера вызывали? - Марина Серова

Черт возьми, а это что еще такое? Мать твою за ногу, вот и доигрались!

И я увидела.

На крыше двухэтажного магазина «Колбасы и окорока» вырисовывалась фигура человека — он лежал, довольно комфортно расположившись и прижимаясь к высокой прямоугольной трубе. В его руках находилось что-то длинное, и именно это что-то поблескивало.

Оптический прицел!

Я резко подскочила к Раменскому и, закрыв его своим телом, толкнула босса вперед, внутрь помещения, да так сильно, что мы упали на мраморный пол коридора, опрокинув высокую урну с длинным горлышком.

Теплый мусор посыпался нам на лица, сигарные и сигаретные окурки мешались с объедками, политыми какой-то кислой приправой.

Через сотую долю секунды после моего прыжка грянул выстрел.

Толстое стекло фасада с виноватым звоном стало рассыпаться в середине витрины, обнаруживая круглое отверстие с заостренными краями, от центра которого расползались длинные трещины — будто гигантский паук вдруг прыгнул на кафе «Нимфа».

Раменский вскочил на ноги, отплевываясь от отходов, и прижал платок ко рту.

Его слегка вырвало, и Андрей Васильевич в раздражении швырнул платок по направлению к куче мусора, образовавшейся на полу холла после нашего с боссом стремительного падения.

К шефу уже подбежал Ренат.

— Пройдите внутрь, Андрей Васильевич! — быстро проговорил он. — А то уже народ на улице собирается. Вот сюда, к директору…

Раменский злобно посмотрел на меня, как будто я в чем-то была виновата, и, схватив меня за руку, увлек за собой в глубь помещения.

— Вы что, с ума сошли?

Такого вопроса я ожидала меньше всего. Тем более от человека, которому я только что, буквально десять секунд назад, спасла жизнь.

— То есть? — ответила я вопросом на вопрос. — Вы плохо себя чувствуете?

Тут Андрей Васильевич Раменский окончательно разъярился. То ли «рыбный король» чересчур перенервничал — покушение как-никак не каждый день бывает, — то ли проявил себя как полный идиот.

Я еще не решила, какая из двух гипотез была верной, и просто слушала разглагольствования босса, стараясь не реагировать.

— Да, конечно, я все понимаю, — тараторил Раменский, брезгливо нюхая кончики пальцев. — Вы поступили как нужно. Впрочем, для этого я вас и нанимал. Работа сделана, но, как бы это помягче сказать, несколько топорно. Вы видите, во что превратился мой костюм?

Андрей Васильевич распахнул полы пиджака, испачканные китайским соусом с кусочками ананаса и налипшей на лацканы помидорной кожурой.

— Можно было бы сделать то же самое и посноровистей, поинтеллигентней как-то, — пожурил меня Раменский. — Вы же профессионал? Не слышу ответа! Профессионал вы или нет, я вас спрашиваю?

Я молчала, понимая, что в данном случае молчание — золото.

Скажи я сейчас хоть одну сотую того, что вертится у меня на языке, — Раменский окончательно выйдет из себя, да и еще вдобавок откажется платить. В худшем случае — выставит счет за костюм.

Я уже готова была развернуться и уйти, как встрял Ренат:

— Милиция, Андрей Васильевич, — проговорил он, склонившись к шефу. — Надо дать показания. Думаю, что это не займет много времени…

— Да, конечно, — спохватился Раменский. — Ах, черт, костюм! Директор где?

Оказывается, директор «Нимфы» — на мой взгляд чересчур молодой для такой должности человек — томился у дверей своего кабинета, пока босс приходил в себя в его офисе.

Когда его кликнули, он скинул с себя пиджак, рубашку и галстук и уже начал расстегивать брюки, демонстрируя готовность выручить большого человека в трудную для него минуту. На меня молодой директор не обращал никакого внимания.

Только Ренат сочувственно тронул меня за плечо — он присутствовал при том, как Раменский распекал меня, — и попросил подождать их в зале.

— Все будет путем, — заверил он меня. — Только не заводись, лады?

Я решила внять голосу разума и скоротала время за чашкой кофе — с того раза, как мы были в «Нимфе» с тетушкой, я запомнила, что здесь варят недурной «эспрессо».

Немногочисленная публика в зале была весьма возбуждена происшедшим.

Томные вертлявые девушки перешептывались со своими коротко стриженными кавалерами, которые либо удрученно качали своими бобриками, либо что-то нервно объясняли не в меру любопытным подругам.

Ренат снова мелькнул в зале и, сделав мне знак рукой, — подожди, мол, чуток, направился к столику, за которым сидел бледный, худой человек, сжимавший в своих руках нож и вилку.

Еды он, однако, не касался с тех пор, как я могла его видеть, появившись в зале. Просто сидел, застыв, как изваяние.

Касимов подошел к нему и, поздоровавшись, что-то зашептал, то показывая на треснувшее наружное стекло, то тыкая пальцем в циферблат часов.

После некоторого замешательства человек достал блокнот и, кивнув, записал туда несколько строк — очевидно, новую дату встречи с Раменским, которая сегодня сорвалась по форс-мажорным обстоятельствам. Касимов при этом держал перед худощавым календарь, с которым тот сверял дату и день недели.

Сделав запись — при этом его рука немного дрожала, — человек подозвал официанта, потребовал у него рюмку водки, быстро выпив ее одним глотком, поставил на стол и попросил принести счет.

Размер чаевых, которые гость заведения вручил склонившемуся в ожидании официанту, был явно велик, судя по вытянувшемуся от удивления лицу парня в белом пиджаке, но худощавый уже шел к выходу, нервно вертя в руке круглый номерок гардероба.

«Если Раменский не извинится передо мной, — мрачно размышляла я, пригубив пенку „эспрессо“, — уволюсь к чертовой матери».

Он извинился.

После того как милиция уехала, Андрей Васильевич снова затребовал меня в кабинет директора. Я вошла туда, готовая сказать все, что у меня накипело за то время, пока я ждала.

— Женя, — мягким голосом сказал Раменский, указав мне на стул рядом с собой, — я повел себя неправильно. Прошу меня простить.

Выдержав паузу, он не смог не пуститься в оправдательные объяснения.

— Понимаете, шоковое состояние… У разных людей по-разному… В общем, мне надо было снять напряжение… И я не нашел ничего лучшего, как наброситься на вас… Я очень сожалею… Но я тоже человек, правда? Я же ведь не из камня? Одни нервы…

Андрей Васильевич выжидательно посмотрел на меня, и в его глазах я заметила нечто новое — как бы умоляющее выражение не бросать его сейчас.

«Он допер, что покушение может повториться, — поняла я. — И не хочет, чтобы я оставила его на произвол судьбы. Что ж, это разумно».

— Мне было очень неприятно, Андрей Васильевич, — строго сказала я.