Книга День дурака - Иосип Новакович

– Так что если хочешь стать хорошим хирургом, то не нужно заниматься сексом вообще.

Черногорец заявил, что сконцентрировать энергию можно только после полной разрядки. С этими словами он посмотрел на Сельму, и они обменялись недвусмысленными взглядами. Сельма выгнулась в пояснице, демонстрируя изгиб бедра и соблазнительную грацию.

Иван ушел от нее ужасно рассерженный.

Но продолжал приходить. Она снимала комнату в оранжевом домике на узкой, вымощенной булыжником улочке, где всегда стоял запах сырой глины. Булыжники на мостовой лежали так неровно, что приходилось смотреть под ноги. Теперь Иван с Сельмой прогуливали службы и почти каждое воскресное утро проводили за разговорами. Сельма рассказала, что выросла в мусульманской семье, но не принимала ислам, поэтому кальвинизм стал ее первым контактом с религией. Она лежала на диване и смотрела на него с соблазнительной искренностью, пропитанной кокетливым и многообещающим сарказмом. Но вскоре ей показалось, что это излишне откровенная поза, и она посола на попятный:

– Видишь, если я лежу, то давление в венах уменьшается. Понимаешь, венозное давление в основном зависит от силы тяготения.

Проговорив еще десять минут о физиологии вен, Сельма сказала гортанным голосом:

– Нужно заботиться о венах.

После чего, дотронувшись до ладони Ивана кончиками ногтей, взяла с него обещание, что он будет заботиться о своих венах.

Сельма дала Ивану толстенный русский анатомический атлас в трех томах и сказала, чтобы он не стеснялся обращаться к ней за консультацией, поскольку ей нравится освежать свои познания в области анатомии. Когда они стояли в дверях, грудь девушки, казалось, манит его. Сельма перенесла тяжесть с одной ноги на другую, словно танцевала, и сообщила:

– Это укрепляет мускулы, а мускулы в свою очередь разминают вены, и тогда вены остаются узкими и в них не застаивается слишком много крови.

И импульсивное желание броситься в омут с головой, схватить девушку и прижать ее грудь к своим ребрам, рассеялось. Несколько раз они стояли вот так, на грани поцелуя, но Иван не успевал преодолеть свое волнение и страх перед ее яркой женственностью, и она ускользала, а он шел домой, ругая себя за слабость и застенчивость.

Теперь у трех студентов-медиков были все нужные книги по анатомии, самому важному предмету на первом курсе. Физика и органическая химия не пугали друзей так, как пространные анатомические описания, напичканные латинскими названиями, особенно потому, что их профессор был фигурой видной – высокий, с квадратной челюстью, звучным басом и вечно нахмуренными бровями. Он не только преподавал анатомию, но и работал нейрохирургом. И казалось, он презирает всех студентов.

Профессор был черногорским сербом, и Йово сказал Ивану:

– Он тебя завалит. Уверен, у него аллергия на хорватов. Я бы на твоем месте сидел бы и зубрил.

Двенадцать доцентов вели практические занятия по анатомии и принимали шесть устных зачетов. А Радулович, тот самый профессор, пообещал, что тот, кто сдаст все шесть, сдаст и окончательный экзамен.

Частично из-за того, что книги появились не сразу, частично из-за того, что он слишком много времени проводил у Сельмы, но Иван не подготовился к первому зачету. Преподавательница опрашивала его в присутствии тридцати других студентов. Она села на стуле пред ним, скрестив гладкие загорелые ножки, при этом ее юбка слегка задралась, и задала вопрос, в основном на латыни. Чтобы пояснить суть вопроса, она взяла руку Ивана в свою и приложила ее тыльной стороной к своему обнаженному колену, а потом скользнула выше, к задранной юбке, ведя рукой Ивана прямо по тонким пушистым волоскам. Преподавательница тыкала своими накрашенными ноготками в сухожилия на его запястье и поглаживала различные мышечные группы ладони кончиками пальцев. Она удерживала его руку на своем бедре даже тогда, когда спрашивала о локте, а ее юбка задиралась все выше и выше. Она спокойно смотрела в его глаза и ждала ответов, а Иван не мог вспомнить точного латинского названия, поэтому запинался. Ее темно-синие глаза, не отрываясь, изучали Ивана. Пытаясь порыться в памяти, Иван ужасно боялся, что не сможет вспомнить латинских названий, – так оно и вышло. Он наклонился вперед, чтобы скрыть эрекцию. Губы преподавательницы слегка изогнулись в насмешливой улыбке. Рука Ивана дернулась, и он покраснел. Преподавательница не стала ждать, пока парень придет в себя, и с невозмутимым видом поставила ему «незачет».

Он упустил свой шанс благополучно сдать анатомию шаг за шагом. Соседи по комнате зачет сдали, и Иван не стал им говорить, что провалился.

Когда Желтый храпел по ночам, то Йово кидал в него самый легкий учебник под названием «Рука», целясь в ребра. Если храп был достаточно сильным, то в дело шла «Гражданская оборона» (друзья посещали занятия и на военной кафедре). В особо тяжелых случаях Йово использовал справочник «Голова». А если Желтый и тогда не просыпался, то Йово швырял русский анатомический атлас, около семи килограммов весом в твердой обложке, такой тяжеленный и непробиваемый, словно информация в нем была защищена железным занавесом. Когда справочник ударялся о ребра Желтого, тот, должно быть, видел перед собой цвета всех кровяных телец, какие только могла производить его печень, кружившиеся перед глазами, как звезды в планетарии. Он подпрыгивал на своей кровати, вернее, взлетал с прямой спиной, словно фокусник, и зависал в воздухе на волшебном ковре, сотканном из его боли, с широко распахнутыми и пустыми глазами. А затем снова с грохотом падал на кровать и больше не храпел, но и не стонал.

Алдо ручкой метлы тыкал Желтого под ребра, словно шевелил тлеющие угли.

– Господи, если бы я мог узнать, что с ним такое, то только для этого бы изучал медицину пять лет!

После этого Алдо спрашивал товарищей – Желтый уже не спал, – почему они решили изучать медицину. Желтый хотел стать анестезиологом и уменьшить мучения нашего мира. Йово – заработать денег. У Ивана причины были чисто философские, по крайней мере он объяснял их в витиеватых терминах таким образом, что в итоге никто ничего так и не понимал. А Алдо возражал, что они просто сексуальные маньяки.

– Мне еще не поздно учить медицину. Но двадцать семь лет – это уже слишком много! – он показывал на свою редеющую шевелюру. – Кроме того, лысый гинеколог выглядел бы непристойно. Так что лучше стану хорошим экономистом.

– Если бы я мог прямо сейчас повидаться с мамой, – простонал Алдо на следующее утро, открывая учебник по экономике. – Я бы все отдал за то чтобы обнять ее и выпить холодной ключевой воды! Я так больше не могу. – Алдо начал рвать на себе волосы, но вовремя вспомнил, что у него их и так немного, а потом его отчаяние сменилось радостью, и он подпрыгнул. – Я все еще успеваю на ночной поезд. Денег нет, ну и что? Можно путешествовать в туалете!

И убежал на вокзал.

Вернувшись через два дня, он сообщил:

– Жизнь прекрасна. Я видел маму. Я снова живу! – с этими словами он вытащил кусок свежей копченой грудинки. – Давайте полакомимся.