Книга Потерянный среди домов - Дэвид Гилмор

– Как будто она решила поквитаться?

– Или заставить его ревновать, или еще какое-нибудь дерьмо.

– Ты так считаешь?

– Люди влюбляются, разрывают отношения, они делают друг другу всевозможные дерьмовые вещицы. Вспомни эту пизду Джуди Стрикленд.

Сейчас я не хотел говорить о Джуди Стрикленд.

– Она была пизда, эта девчонка. Кто-нибудь должен был вытащить ее из сортира и уложить на обе лопатки. Прямо при рождении.

– Все равно Скарлет хочет знать, когда я возвращаюсь в город.

– Держу пари, это будет не скоро.

Харпер установил еще один мяч.

– Джуди Стрикленд доказывает, что все люди с самого начала созданы не одинаково, – сказал он и послал мяч в долину. – Можно сказать, что тут все совершенно ясно. А когда становится все совершенно ясно, ты понимаешь, что это – красота.

Тут как раз открылась боковая дверь и из гаража вышла старушка. Рубашка была завязана у нее на талии, каку Гарри Беллафонте. Должно быть, она увидела, как мы болтаем, из окна кухни и решила узнать, что затевается. Я начал рассказывать ей. Посередине рассказа Харпер ушел в дом, он уже все слышал. Правда, мне было немножко жаль, что он ушел – вроде как он не так уж сильно этим интересуется, чтобы выслушать во второй раз, но, поскольку он ушел, я был этому даже рад, потому что мне не пришлось беспокоиться о том, как я описал все маме.

Парой дней позже она уехала навестить тетушку Марни в Алгонкуин-парк. Они были старыми приятельницами, еще по школе. В 30-е годы, похоже, они были что-то с чем-то. Однако это было давным-давно. Тетушка Марни по-настоящему не была мне теткой, просто я так ее называл; она была немного унылой женщиной в забавных черных очках и дико болтливая. Обычно она заставляла мою мать так хохотать, что та начинала опасаться за свое здоровье. Скрючившись в три погибели на кухне, с красным лицом, мама умоляла тетушку Марни прекратить, иначе она умрет. Помню, один раз они завели речь о Бободиолоусе, городе где-то в Африке, так обе на кухне едва не повредились из-за него. «Думаю, я могла бы задержаться с Бободиолоусе на недельку или две», – обычно говорила мама. Или: «Я не знаю. Для меня это звучит как бободиолоусский акцент», – и потом их чуть ли не удар хватал обеих, и все начиналось снова, дикий хохот, сами звуки которого заставляли маму смеяться еще сильнее. Боже, они с ума сходили, эти женщины, когда оказывались вместе. Просто с ума сходили.

В любом случае мама уехала повидаться с тетушкой Марни и оставила нас с Харпером на хозяйстве.

– Не спалите дом, – сказала она и села в свой большой серый «понтиак». Мы смотрели, как она отъезжает по подъездной дорожке, позади вздымается большое облако пыли, потом сворачивает за угол, и вот ее уже нет.

В тот вечер мы с Харпером собирались на танцы в Хидден-Велли. Там были лучшие танцы в округе, и люди обычно приезжали аж из Барри и Брейсбриджа и из Пати-Саунд. Туда привозили биг-бенд, иногда из Торонто, а иногда даже из такой дали, как Англия. Один раз я видел там «Холлиз». Они играли песню «Большая остановка». Очень странно слышать такое не по радио, а прямо перед собой.

Ганцы были с другой стороны бухты, так что мы взяли лодку. На полпути заглушили мотор и просто дрейфовали. На озере было так тихо, вода черная, словно чернила. Ничто не движется.

– Опусти руку, – сказал Харпер. – Она словно суп.

– Хорошо бы искупаться.

– Я только что уложил волосы, – сказал он.

– Точно. Я тоже.

– Я извел весь дезодорант.

– В таком местечке без него труба.

Некоторое время мы молчали, лодка просто висела в пространстве. По воде доносились голоса девушек; потом хлопнула входная дверь.

– Боже, даже страшно, как все слышно.

Несколько минут мы слушали.

– Хотел бы я, чтобы у меня была здесь девушка, – сказал Харпер. – Можно, конечно, попробовать отвезти Аннит Кинсайд домой в лодке. Сможешь добраться, если я так сделаю?

– А меня кто подвезет?

– Просто сделай мне одолжение, хорошо, если я подам знак? Не подходи и не спрашивай, когда мы отправимся домой.

– Вряд ли, – сказал я.

– И не говори старушке.

– Не скажу.

Лодка двигалась едва-едва, ее консоль светилась зеленым, словно святой дух.

– Не могу дождаться Рождества, – сказал я.

– Рождество? – спросил Харпер. – Откуда, черт возьми, ты это взял? Из-за света на консоли?

– Да, – сказал я. – Похоже, будто все замерло от холода и засыпано снегом. Я вроде бы по этому скучаю.

– Который час? – спросил через некоторое время Харпер.

– Время посмотреть на часы.

– Нет, в самом деле, мы не должны заявиться туда слишком рано. Будем похожи на пару траханых неудачников.

– Надо было одеться как близнецы. Знаешь, в одинаковых кардиганах.

– Точно. Парочка настоящих козлов.

Я слышал, как он смеется в темноте.

– Никогда не понимал, почему эти ребята так делают. Одинаково одеваются. Даже когда уже выросли. Совершеннейшая хрень.

– Точно.

– Значит, который час?

– Десять.

– Лучше посидим здесь еще немного.

Харпер развалился на сиденье, положив ногу на борт лодки. Руки за головой. Я лежал на другом сиденье. Так мы и дрейфовали по черному озеру, глядя в небо и посылая все к чертовой матери.

Я заметил на танцполе Сэнди Хантер, но притворился, что не вижу ее. Это была местная девчонка, ходила здесь в школу. Я встретился с ней на танцах прошлым летом, на ней была белая рубашка (можно было по-настоящему видеть соски, так она была распахнута), и, когда Грег представил меня ей, я до того нервничал, что едва мог говорить. Я даже не смотрел на нее. А несколько вечеров спустя я нашел ее номер в телефонной книге и с колотящимся сердцем, словно траханый кролик, позвонил ей. Я даже составил список тем для разговора, так что не должен был оплошать. В любом случае все прошло нормально. Но самая тупая вещь на свете: как только я начал ей нравиться, она перестала отлично выглядеть. Наверное, я охладел к ней, и, когда однажды одна из ее подруг сообщила мне, что Сэнди рассказала, как мы с ней целовались, я притворился, что это большое предательство, понимаете, такого рода вещь, о которой она не должна была никому говорить, и использовал это как предлог, чтобы бросить ее. Пару раз после этого она мне звонила, просто болтовня, отчего она разонравилась мне еще больше, но я чувствовал себя виноватым, как кто-то, кто переехал собаку.

Наконец, она тоже охладела и перестала звонить, так прошел остаток лета. Я не завел другой подружки и однажды вечером снова увидел Сэнди на танцах в «Городе подростков». На ней был черный свитер с высоким воротом, маленькие соски выпирали, а я был довольно нахальным и уверенным в себе, да и нравился я ей больше, чем тот парень, с которым она была, она просто была с ним, потому что не могла быть со мной, к тому же поставили эту песню, «Дорогая», и я хлопал в ладоши и орал что-то вроде «Я просто люблю эту песню», а потом я начал танцевать и все такое, а она посмотрела на меня по-настоящему холодно, я хочу сказать, это было совершенно не в духе происходящего, и сказала: «Ты такой отвратительный».