Книга Беседка. Путешествие перекошенного дуалиста - Миша Забоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В этом месте стройный ход моих размышлений о судьбах демократии в России неожиданно прервал голос стюардессы: «Наш самолет совершил посадку в столице Португалии — Лиссабоне. Температура воздуха за бортом — плюс 25 градусов…» Показания градусника вселили в меня дополнительный приток праздничного настроения и гражданского самосознания.
Итак, с гордо поднятой головой, как представитель цивилизованного Европейского сообщества, благо сопровождавшие нас с Мирычем две неподъемные багажные сумки следовали отдельно, я вместе с соотечественниками прошествовал в пограничную зону для прохождения паспортного контроля.
Пересечение сухопутной португальской границы, однако, всё расставило по своим местам.
Нас было человек двести, а может, и больше, и все мы шумно толпились возле барьера, сооруженного в конце просторного зала, казалось, только для того, чтобы до колик рассмешить нашу представительную делегацию, не понаслышке знающую о том, как на самом деле должна выглядеть государственная граница. Точнее даже сказать — не рассмешить, а бессовестно посмеяться над нашим уважительным, полным почтительного понимания отношением к незыблемым государственным святыням, каковыми были и остаются для нас герб, пограничный столб, холодный, испепеляющий взгляд таможенника, в котором далеко не праздным интересом застыл извечный вопрос: «Слышь, Абдулла! Не много ли товару берешь с собой? И, поди, всё без пошлины!» — а также зеленая фуражка пограничника, готового при малейшей нашей заминке с ответом на прямо поставленный вопрос: «С какой целью вы покидаете (возвращаетесь на) территорию России?» — захлопнуть перед нами турникет и поднять на ноги отдыхающих после тяжелого дозора бойцов громогласной командой: «Застава! В ружье!»
Ну разве это серьезно? Нет, друзья мои португальцы, это несерьезно! С вашей стороны — это просто свинство! При всех наших недостатках мы не заслуживали такого наплевательского отношения: с нами обращались с подчеркнутым пренебрежением. За барьером, с полным безразличием к происходившему по ту сторону границы, в непринужденных позах располагались местные чиновники, о чем-то живо беседуя под тихие звуки лившейся с потолка лирической музыки. Похоже, они даже и не думали заступать в нелегкий ночной дозор.
Эта усыпляющая бдительность атмосфера, пропитанная пьянящей свободой и чудовищным к нам невниманием, действовала столь расслабляющим образом, что по эту сторону границы люди всё больше и больше утрачивали контроль над своим поведением. Шутливо выспрашивая друг у друга: «Кто последний?» — и получая в ответ: «За мной просили не занимать, штемпельная краска на исходе», — народ неторопливо выстраивался в очередь. Так в томительном, но безмятежном ожидании прошло минут двадцать.
Руководительница круиза, ближе всех находившаяся к барьеру, в растрепанных чувствах риторически вопрошала рядом стоявшего мужчину:
— Не понимаю! Неужели они не получили наш факс? Мужчина оказался тертым калачом. Не без доли иронии он заметил:
— Им ваш факс — не указ! О невинной чистоте наших помыслов они намерены судить лишь после поименного согласования всего списочного состава по линии Интерпола.
Отсутствие какого бы то ни было движения постепенно вызывало нетерпение толпы. В бесцельном топтании на месте, нервозном общении сбившихся в стайки женщин, непрерывном курении мужчин, сдерживавших эмоции в скупых, отрывистых затяжках, в визгливых игрищах детей, напоминавших цыганят из рядом разбитого табора, прошло еще полчаса. Португальцы по-прежнему нас в упор не замечали, лишь изредка одаривая своим уничижительным пиренейским взглядом. Кто-то громко произнес:
— Да они нас просто провоцируют. Попробовали бы выкинуть что-нибудь подобное с американцами!
Беспокойство нарастало. И вместе с ним нарастала предреволюционная ситуация. Затеянная португальцами игра — а на обычный португальский бардак это было не похоже — должного отклика в толпе не находила. В таком случае, они играли с огнем, толкая нас к бунту. Темные, невежественные люди! Одним словом, португальцы. История их ничему не научила.
Поскольку мы уже вошли в воздушное территориальное пространство Португалии, но еще не пересекли ее сухопутной границы, очертания которой зримо проступали в ненавистном барьере, наше местонахождение в терминале аэропорта с точки зрения международного права можно было рассматривать как пребывание на нейтральной полосе, в равной мере принадлежащей Португалии и России, благо иностранцев среди нас не было. А в России, коль мы были на ее территории, любой бунт, и уж тем более с целью завоевания демократических свобод, — бунт бессмысленный для нас и беспощадный для португальцев.
Между тем шел второй час всенародной смуты…
Знойная женщина в золотых украшениях и каракулевом полушубке, с которым она не пожелала расстаться даже в южную атлантическую ночь, прокричала, повернувшись к ненавистному барьеру:
— Долой чиновников-бюрократов всех стран!
Этот лозунг нашел воодушевленное понимание в среде бунтовщиков, воспринявших его как призыв — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В туже секунду от барьерной стойки, размахивая руками в сторону дамы в каракуле, отделилась фигура руководительницы круиза. Она двинулась было по направлению к подстрекательнице мятежа, но потерялась где-то на полпути, натолкнувшись на воздвигнутую во взглядах сочувствующих стену презрительного осуждения. Несколько человек в едином революционном порыве плотным кольцом обступило каракулевую женщину, выражая тем самым товарищескую поддержку и недвусмысленную гражданскую позицию. Для тех, кто мало-мальски знаком с историей смутных времен в России, стало очевидным — стихийный, неуправляемый протест масс превращался в сплоченное, организованное движение, — на наших глазах сформировался комитет восстания. Оставалось лишь выработать методы борьбы и сформулировать сообразно времени года октябрьские тезисы. Ну а дальше — колея была уже накатана: вокзалы, банки, телеграф…
На разработку концепции боевых действий ушло еще 45 минут. Заминка была обусловлена тем, что мнения зачинщиков разделились. Одни настаивали на ведении политических переговоров с противником до его полной, добровольной и безоговорочной капитуляции, другие придерживались экстремистских взглядов, полагая, что только вооруженное восстание — оружие захватываем внезапным штурмом пограничного форпоста — является единственно приемлемой формой выражения протеста масс. Кроме того, ястребы считали, что путем вооруженного восстания можно захватить заложников и привлечь внимание мировой общественности к требованиям восставших. В конечном счете, возобладала точка зрения умеренных. Постановление комитета состояло из двух пунктов: 1) вся власть на территории мятежной России переходит в руки Центрального Комитета; 2) восстание продолжать пока что мирными средствами, но выдвинуть противнику ультиматум без каких-либо предварительных условий. На рукописное составление ультиматума ушла еще одна минута. Зачитать требования мятежников было поручено одному из членов ЦК — жилистому, плотно сбитому мужчине с грубыми чертами лица, сплошь иссеченного морщинами от долгого и тяжелого труда, похожему со своими кулаками-гирями на шахтера-молотобойца.
