Книга Бальзамировщик. Жизнь одного маньяка - Доминик Ногез

Еще какое-то время камера следила за праздничным действом, потом снова появилась та же хорошенькая мордашка. Она принадлежала юной мулатке с черными глазами, очень похожей на ту, которую я видел вчера вечером в кафе на площади Лепер. Судя по тому, что на сей раз ее черные кудри разметались по подушке, а грудь была обнажена, действие происходило в спальне, и между этим и предыдущим кадром прошло какое-то время. Саркастически ухмыльнувшись, я спросил Филибера, сколько именно времени ушло на «смену кадра».

— Минут десять, — ухмыльнулся тот. — Я жил совсем недалеко оттуда.

Следующие кадры, все более короткие и со все более потными участниками, не оставляли почти никакого сомнения по поводу того, что происходило между «режиссером» и «актрисой». Затем изображение резко опрокинулось, и на этом эпизод был закончен. Впрочем, тут же возник другой — на сей раз камера следовала за двумя девушками, прогуливающимися по вечерней набережной.

— Снято, конечно, непрофессионально, — сказал Филибер извиняющимся тоном.

— Тем лучше, — заверил я. — Зато выглядит естественнее. Словно читаешь чей-то интимный дневник. Так что особо не расстраивайся.

— Так, значит, тебе понравилось?

У него был удивленный вид. Он объяснил, что приобрел эту камеру всего три месяца назад, а до этого делал фотографии. У него их, оказывается, целый шкаф.

— Заходи как-нибудь ко мне, я тебе их покажу.

В этот момент у него в кармане запиликал мобильник. Пока он говорил — отрывисто и с некоторым замешательством, — я украдкой взглянул на часы. Оказалось, мой желудок не зря проявлял такую настойчивость: был ровно час дня. Тем временем на экране очередная красотка в шортах продолжала призывно раскачиваться у входа в ночной клуб.

— Извини, — сказал Филибер, выключая компьютер. — Придется тебе завтракать без меня.

И тоном гурмана, предвкушающего роскошный обед, он добавил, натягивая куртку:

— В Сен-Симоне одну пожилую даму укусил питбуль. Нельзя упускать такой материал!

Разумеется, это было сказано с иронией — уже удаляясь, он бросил мне голосом, в котором сквозила усталость:

— Ничего не поделаешь… А насчет своей Лолиты не беспокойся — я ею займусь!

Выйдя из редакции, я зашел в мясную лавку купить антрекот. Я успел войти туда перед самым закрытием. Мсье Лекселлен, еще более изможденный, чем обычно, разделывал остаток бычьей туши в подсобке. Мадам Лекселлен уже ушла из-за кассы, отчего помещение казалось очень пустым и тихим.

Я кашлянул, чтобы привлечь внимание мясника. Он увидел меня, и, поскольку ему так и не удалось растянуть губы в приветственной улыбке — в подсобке стоял страшный холод, от которого его лицо застыло, — он, судя по всему, улыбнулся мне мысленно.

Я уже собирался сделать заказ и добавить несколько рекомендаций вроде «помягче» и «без жил», когда вошла мадам Лекселлен. С пронзительным взглядом и высоко взбитым шиньоном, настолько же энергичная и изобильная плотью, насколько ее супруг был вял и худ, она придавала их союзу необходимое равновесие. Но не гармонию — ибо, рассыпаясь в любезностях перед клиентурой, она редко отказывала себе в удовольствии осыпать супруга упреками.

— Видели, как он торопится на обед! Будь его воля — так мы бы закрывались уже в двенадцать! Да еще неизвестно, открылись бы потом или нет, — насмешливо произнесла она, усаживаясь на высокий табурет за кассой.

Потом, уже другим, медоточивым тоном, осведомилась:

— Что мы желаем?

(Она всегда говорила «мы», обращаясь к клиентам. А супруга именовала исключительно «он». Так что местоимения второго лица в ее мире полностью отсутствовали. Это была в высшей степени обходительная женщина — она никогда не обращалась к вам напрямую.)

Застыв на пороге своей ледяной обители, Лекселлен ждал распоряжений. Услышав про «мягкий кусочек без жил», он толкнул дверь, без колебаний повернул направо и снял с крюка не слишком большой ярко-красный кусок мяса. Потом взвесил его и объявил цену:

— Сорок пять.

— Он все никак не научится считать в евро! — воскликнула мадам Лекселлен, а затем продолжила с приторной улыбкой: — Шесть восемьдесят пять. Для ровного счета можете взять немного лука-шалота.

— Хорошо. До свидания, мадам!

Едва лишь я вышел из лавки, как Лекселлен с грохотом запер решетчатую дверь, что вызвало очередное замечание супруги:

— Ну вот, теперь у него солома в заднице загорелась!

Дома на автоответчике меня ждало сообщение Эглантины. Ее родителям снова звонили похитители Прюн и на сей раз требовали уже двадцать тысяч евро за ее освобождение. Разговор был слишком коротким, чтобы полицейские смогли установить, откуда был сделан звонок, но мсье Дюперрон различил на заднем плане какой-то шум, похожий на звуки компьютерной игры. Учитывая все это, Эглантина предпочла остаться этим вечером с родителями.

На автоответчике были зафиксированы еще три звонка одного и того же человека, не оставившего сообщений. Высветившийся номер ни о чем мне не сказал. Я почувствовал легкое раздражение.

Я ел свой бифштекс (надо признать, отменный), углубившись в роман Жан-Жака Маршаля. Филибер был с ним знаком — у писателя был дом в Вильнев-Сен-Сальв. Это была лихо закрученная, почти детективная история убийцы богатых незамужних дам, основанная на реальных событиях и произошедшая где-то в тех местах, судя по всему в Сансе. Вскоре в Доме прессы должна была состояться презентация этого романа. «Йоннский республиканец» посвятил книге добрую четверть полосы, где неумеренное восхваление чередовалось — для тех, кто умел читать между строк, — с легкой, едва заметной иронией. Статья была подписана Жаном Ланлэром (подозреваю, что это был очередной псевдоним Филибера).

Потом я позвонил Дюперронам. Арлетт Дюперрон тут же подняла трубку. Голос у нее дрожал. Несомненно, она думала, что это опять киднепперы. Я извинился и, как мог, постарался ее успокоить — рассказал, что завтра в газете появится объявление о пропавшей девушке и о том, что Клюзо «занимается этим делом».

— Ах, этот! Мне звонил директор лицея и рассказал, что он устроил там настоящий цирк! Я от стыда готова сквозь землю провалиться! Кажется, он решил, что Прюн работала в баре платной партнершей для танцев!

Я сказал мадам Дюперрон, что, скорее всего, это сильно преувеличено, что у Клюзо свои… — Я не решился сказать «закидоны», решив, что это будет для нее слишком вульгарно, и ограничился словом «пунктики», которое профессорша еще могла понять. Но она быстро со мной распрощалась — линию нужно было держать свободной, на случай, если вдруг снова объявятся киднепперы.

Днем я вяло готовился к интервью, которое должен был сделать — начать по крайней мере — с Жоржем Майором, актером театра марионеток из Бейна, сегодня в семь вечера. Составлять вопросы мне помогала Эглантина, которая в детстве была одной из самых горячих поклонниц его спектаклей, проходящих в парке Арбр-Сек.