Книга Ангел на мосту - Джон Чивер

Но не в моей власти изменить облик Западного бульвара. А покуда он не изменится, я не могу вести машину по мосту, переброшенному через залив Сан-Франциско. Как быть? Вернуться в Сент-Ботольфс, облачиться в уютный старомодный пиджак и играть в криббедж с пожарниками? В моем родном городе был всего один мост, да и река была такая, что с одного ее берега на другой можно забросить камешек.

* * *

Я прибыл домой в субботу. Там я застал свою дочь — она приехала из школы на уик-энд. В воскресенье утром она попросила меня доставить ее обратно в Джерси. Ей хотелось поспеть к ранней обедне, которая начиналась в девять. Мы выехали в семь. Всю дорогу мы болтали и смеялись, так что я даже не заметил, как мы подъехали к мосту Джорджа Вашингтона. Я уже проехал по нему несколько ярдов, совершенно позабыв о своей слабости. И вдруг началось — на этот раз сразу, без всякой подготовки: обмякли ноги, началась одышка, в глазах угрожающе потемнело. Я решил во что бы то ни стало скрыть все эти симптомы от дочери и благополучно миновал мост. Но чувствовал себя совершенно разбитым. Дочь, по-видимому, ничего не заметила. Я доставил ее в школу вовремя, поцеловал на прощание и уехал.

О том, чтобы возвращаться через мост Вашингтона, я и думать не мог, и решил сделать крюк в северном направлении — доехать до Найака и там пересечь Гудзон через мост Таппан Зи. Этот мост, насколько мне помнилось, был не очень крутым и казался более прочно припаянным к обоим берегам реки, чем другие известные мне мосты. Я поехал по западному берегу Гудзона, вдоль бульвара, и мне вдруг пришло в голову, что не худо было бы как следует надышаться кислородом. Я открыл все окна в машине. Свежий воздух оказал свое благотворное воздействие. Впрочем, ненадолго. Понемногу меня снова начало покидать чувство реальности. Дорога и сама машина, в которой я ехал, казались призрачнее сна. Я вспомнил, что где-то здесь поблизости живут мои знакомые. «Не заехать ли, — подумал я, — не попросить ли у них стаканчик для бодрости?» Но было всего лишь начало десятого, и мне показалось неловким явиться к людям в столь ранний час, с места в карьер просить об угощении и сообщить, что я страшусь мостов. «Быть может, — сказал я себе, мое душевное равновесие восстановится, если мне удастся с кем-нибудь перекинуться словом». Я остановился у бензиновой колонки и купил несколько литров горючего, но механик оказался сонным и неразговорчивым; а я… как мне было объяснить ему, что от его беседы, быть может, зависит моя жизнь?

Я уже приближался к мосту и мысленно прикидывал, какие можно будет принять меры на случай, если мне так и не удастся его переехать. На худой конец можно позвонить жене и попросить ее послать за мной кого-нибудь, но так уж сложились наши отношения, что я не смел уронить свое мужское достоинство в ее глазах и, обнаружив перед женой такую слабость, я рисковал нанести нашему семейному благополучию серьезный ущерб: можно было бы позвонить в гараж и попросить прислать шофера. Или просто поставить машину, дождаться, когда в час дня откроются бары, и выпить виски. Но, на мою беду, у меня не оказалось при себе денег: я потратил последние на бензин. Делать было нечего, и я повернул в направлении к мосту.

Все симптомы — с удесятеренной силой — возобновились, как только я въехал на мост; в легких не оставалось воздуха нисколько, словно кто-то выбил его могучим ударом кулака. Машина пошла зигзагами — я уже не мог управлять ни ею, ни собой. Мне все же удалось ее выровнять, отъехать на обочину и затормозить — ручным тормозом. Отчаянная тоска овладела мной. Если бы я страдал от несчастной любви, или был измучен жестокой болезнью, или пусть даже упился бы как свинья, я и то не был бы так жалок, как сейчас. Я вспомнил лицо брата, когда он поднимался в лифте, — желтое, лоснящееся от пота. Вспомнил мать, ее красную юбочку и изящно поднятую ножку, когда она выделывает свои пируэты в объятиях тренера, и мне представилось, что все мы, вся троица — персонажи из какой-то горькой и не очень высокой трагедии, что бремя невзгод пригнуло нас, сделало отщепенцами рода человеческого. Да, жизнь не удалась, и ничто из того, что я так в ней ценил, уже не вернется ко мне никогда — ни небесно-голубая отвага, ни радость бытия, ни инстинктивная способность ориентироваться в этом мире. Все ушло безвозвратно, и я окончу свои дни в городской лечебнице, в палате для душевнобольных, и буду там вопить, что рушатся мосты, что везде и всюду, во всем мире рушатся мосты.

К моей машине откуда-то подошла девушка, открыла дверцу и села на сиденье рядом со мной.

— Вот уж не думала, что кто-нибудь остановит машину на мосту ради меня! — сказала она.

В руках у нее был фибровый чемоданчик и — поверите ли? — маленькая арфа, обернутая в потрескавшуюся клеенку.

Ее прямые русые волосы со сверкающими там и сям совсем уже соломенными прядями были тщательно расчесаны и капюшоном ниспадали на плечи. Лицо у нее было круглое и веселое.

— На попутных машинах? — спросил я.

— Да.

— А это не опасно для такой молодой девушки?

— Нисколько.

— Вам много приходится странствовать?

— Все время. Я хожу из одного кафе в другое со своей арфой и пою…

— Что же вы поете?

— Да все больше народные песни. Ну и всякую старину тоже — Перселя, Доуленда. Но больше народное…

Я принес моей милой курочку

Без костей, без костей…

Рассказал моей милой басенку

Без конца, без конца…

Подарил своей милой дитятко

Уа-уа, уа-уа…

Она пела все время, что мы ехали по мосту, конструкция которого казалась мне удивительно разумной, солидной и даже красивой, так и чувствовалось, что изобретательные инженеры, ломая голову над его проектом, думали о том, чтобы облегчить мне жизнь. Воды Гудзона, протекавшего под нами, были тихи и прелестны. Ко мне вернулось все — и голубая отвага, и жизнерадостное здоровье, и восторженная ясность духа! Девушка пела всю дорогу, пока не кончился мост. На восточном берегу реки она поблагодарила меня, простилась и вышла из машины. Я предложил довезти ее до места, но она только мотнула головой и пошла, я же поехал дальше по удивительному и прекрасному миру, восставшему из пепла и развалин. Когда я добрался до дому, я чуть было не позвонил брату, чтобы рассказать ему о своем приключении — вдруг и у лифта найдется свой ангел? Я и позвонил бы, если бы не арфа — эта деталь сделала бы меня в его глазах смешным или даже безумным.

Хотелось бы сказать, что отныне я твердо верю в то, что милосердная судьба всегда пошлет мне помощь в беде, но я все же предпочитаю не искушать свое счастье и объезжаю мост Джорджа Вашингтона стороной. Впрочем, через мосты Триборо и Таппан Зи я езжу совершенно свободно. Брат мой по-прежнему боится лифтов, а мать, несмотря на то что у нее уже почти не гнутся колени, все кружится и кружится по льду.

ОБРАЗОВАННАЯ АМЕРИКАНКА

Я замужем. Мой муж, хавбек, не принадлежит к интеллектуалам и весит 86 кг. Мое основное занятие — возить в школу и привозить из школы домой моего сына по имени Биббер. Он учится в частной школе, которую я же и помогла организовать. В разное время я возглавляла почти все общественные организации нашего поселка. В прошлом году в течение девяти месяцев я состояла президентом дорожного агентства. Один нью-йоркский издатель (тъфу-тьфу, не сглазить!) заинтересовался творческой биографией Флобера, над которой я работаю. В прошлом году я баллотировалась в местные инспекторы от демократической партии и получила наибольшее количество голосов, какие когда-либо выпадали на долю нашей партии в здешних краях. Полли Культер? Меллоуз (выпуск сорок второго года) провела у нас неделю по дороге к себе в Миннеаполис из Парижа, и все время ее пребывания мы говорили, ели, пили и думали по-французски. О, тень мадемуазель де Грасс! Я по-прежнему нахожу время для кольцевания птиц и вяжу шерстяные носки в две нитки.