Книга Путешествие мясника. Роман о семейной жизни, мясе и одержимости - Джули Пауэлл

Одним взмахом ножа отрезает почки и почечный жир. Засовывает руку внутрь, а через пару секунд добывает из-под хребта вырезку и швыряет ее на стол. Толстыми, но ловкими пальцами отсчитывает сверху пять ребер, кончиком ножа мгновенно разъединяет позвонки и, перехватив нож «пистолетиком», одним движением отсекает лопатку. Меняет нож на разделочную пилу и мгновенно отпиливает кончики ребер сантиметрах в пяти от вытянутого треугольника мякоти, бегущего вдоль хребта. Разделавшись с ребрами, Джош опять берет нож и продолжает сделанный пилой надрез, закругляя его к позвоночнику и тазобедренному суставу, отделяя бок от филейной части. Потом он тянет тушу на себя, так чтобы задняя нога свисала с края стола, могучим предплечьем облокачивается на филейную часть, прижимая ее к столешнице, и другой рукой резко дергает за копыто. Раздается душераздирающий хруст, и тазобедренный сустав разлетается. Еще один взмах ножом, и отделенный окорок покачивается в толстой руке Джоша. Он бросает его на стол, смотрит на часы и вопит:

— Эй, Крохотуля! Минута двадцать пять!

— Вообще-то у нас тут покупатели, черт вас всех побери! — подает голос из зала Джессика, но на нее никто не обращает внимания.

— Чё, правда минута двадцать пять? — высовывает голову из кухни Эрон. — Ну, мать твою!

Джош с упоением трясет перед ним выставленным кверху большим пальцем. На кухне начинает пищать таймер, и Эрон качает головой:

— Ну, я еще до тебя доберусь. Берегись! Еще никому не удавалось победить Шоколадную Молнию! (Джош и Эрон, сопредседатели комитета по присвоению прозвищ, похоже, пока не пришли к согласию относительно клички последнего.)

Джессика в стеганой оранжевой жилетке и джинсах, с заколотыми на макушке буйными черными кудрями, заглядывает в комнату и, встретившись со мной взглядом, выразительно закатывает глаза.

— Черт-те что, — бормочет она с нежностью.

Мне здесь очень нравится.

Я возвращаюсь к свиной ноге и вскоре втыкаю острие ножа в подушечку большого пальца. Еще не успев почувствовать боли, вынимаю руку из мяса и трясу ею.

— Блин!

— Что, отхватила себе палец, мастерица? — поворачивается ко мне Джош.

— Да так, ерунда.

Порез совсем крошечный, но кровь из него льется уверенной струйкой.

— Ну вот, этого нам только не хватало, — комментирует из зала Джессика, — чтобы не оформленная по всем правилам и незастрахованная ученица в первый же день работы отчекрыжила себе палец.

— Да ерунда это.

— Дай-ка посмотреть. — Джош хватает меня за руку и подносит ее к глазам. — И правда ерунда.

— Я же говорю!

— Пошли.

Он ведет меня на кухню и достает с полки картонную коробку, полную перевязочных средств.

— Сначала хорошенько промой под краном, — советует он, роясь в ее содержимом.

Я мою и тщательно вытираю руки, но кровь упрямо продолжает литься. Джош капает на порез каким-то снадобьем из бутылочки с надписью «Орегановое масло».

— Это что за хрень? — интересуюсь я.

Наверное, Джош действительно умеет создать на рабочем месте непринужденную обстановку, если даже такая приличная девушка, как я, готова употреблять ненормативную лексику в первый же день работы.

— «Неоспорин» отдыхает, — заверяет меня он, заклеивая палец пластырем. — И надень-ка перчатку.

Нечего пачкать своей кровью мое мясо.

* * *

До конца дня я еще успеваю обвалять (то есть отделить от костей) одну лопатку и даже самостоятельно разобрать на отруба полутушу (только, конечно, я вожусь с этим значительно дольше, чем минуту двадцать пять секунд). Все это время я не забываю громко жаловаться, что мне неудобно в перчатке:

— Теперь-то я понимаю, почему мужики так ненавидят презервативы.

Я повторяю это несколько раз: во-первых, потому что это правда (просто удивительно, до чего неуклюжей делает меня тонкий слой латекса); а во-вторых, мне хочется дать понять им всем, что я — одна из них и при мне можно не стесняться. Палец продолжает кровоточить еще очень долго-, я то и дело переклеиваю пластырь, два раза меняю перчатку и почему-то этим горжусь.

Уже в самом конце рабочего дня я учусь работать на аппарате «Крайовак», запечатывающем куски мяса в вакуумные пакеты. В таком виде они отправляются в холодильник, а потом тщательно зачищаются и выставляются на витрину или поступают к Хуану, местному колбаснику, на фарш. Уже перед самым закрытием я чищу разделочный стол: долго тру его металлической губкой, потом намоченным в отбеливателе полотенцем и под конец посыпаю крупной морской солью и тщательно втираю ее во все трещинки столешницы. В половине восьмого я бросаю фартук в корзину с грязным бельем, вешаю на гвоздик в ванной свою шляпу и направляюсь к дверям, держа в руке тяжелую сумку с мясом, за которое Джош так и не позволил мне заплатить. Я вообще-то пыталась сопротивляться:

— Нет, ну послушай, я не могу взять его просто так.

— Иди ты… Ты сегодня проработала десять с половиной часов бесплатно!

— Но вы же делаете мне одолжение. Я у вас учусь. Я ведь торчу от всего этого.

— Если ты сию секунду не уберешь свою кредитку, я засуну ее тебе в задницу.

Я уже у двери, когда Эрон окликает меня и предлагает выпить пивка на дорожку.

— Спасибо, но я за рулем.

— Неужели в город поедешь? Ни фига себе!

Я пожимаю плечами:

— Ничего, доеду. Не так уж и далеко.

— А мы тебя еще увидим, Джуль?

— Можешь не сомневаться.

Я забираюсь в машину и понимаю, что совершенно вымотана физически: руки болят, поясница разламывается, кожа покрыта налетом свиного сала, а волосы повисли сосульками и прилипли к голове. На заправке я покупаю пару банок диетической колы, чтобы не заснуть за рулем. При этом в голове у меня лихорадочно мелькают мысли и картинки прошедшего дня, и, наверное, эта двухчасовая поездка до Квинса по почти пустой дороге — как раз то, что мне сейчас надо, чтобы успокоиться. Спидометр показывает около ста двадцати километров в час, из айпода доносится индустриальный рок, а я одним пальцем быстро набираю текст на своем мобильнике (обидно было бы разбиться в момент набора эсэмэски, хотя, подозреваю, я оказалась бы не первой). Эрику я сообщаю, что уже еду домой. Он за день прислал мне несколько электронных писем и эсэмэсок, но я так ни разу и не ответила — не было времени, да и телефон в магазине принимает паршиво. Теперь я спешу рассказать мужу о своем фантастическом первом дне работы. Он отвечает сразу же, и я представляю себе, как Эрик лежит на диване, смотрит по телевизору новости и держит телефон под рукой. Ждет меня. «Рад за тебя, детка. Смотри на дорогу».

Я пишу и Д., но с ним разговариваю совсем в другом тоне: натужно остроумном, игривом, а иногда откровенно непристойном. Когда-то и он любил эти предварительные любовные игры по телефону и отвечал мне немедленно, но в последнее время стал скуп на сообщения. Сегодня вечером он вообще молчит.