Книга Звезда Козодоя - Миядзава Кэндзи

После чего гора Иватэ вновь гордо уставилась в небо. А великана и след простыл.

Крестьяне, потрясенные случившимся, шумною толпой вернулись домой. Глядь, а просо уже в амбаре. Все рассмеялись, приготовили просяные моти и отнесли всем четверым лесам.

В Воровской лес они отнесли больше всех моти. Говорят, что они в них подмешали немного песку, но, наверное, так и надо было.

После этого леса стали лучшими друзьями крестьян. И каждый год в начале лета крестьяне носили им просяные моти.

Правда, со временем моти стали получаться совсем уж крохотными, но видно так и должно быть, — заключила свой рассказ Большая Черная скала, стоящая в центре Бора на Черном холме.

ВОРОНЬЯ БОЛЬШАЯ МЕДВЕДИЦА

Холодные мрачные тучи нависли над самой землей, и было непонятно, от чего светится поле — от сияния снега или от проникавшего сквозь облака солнечного света.

Доблестную армаду воронов прижало тучами, поэтому ей пришлось временно встать на рейд на краю снежного поля. Поле было похоже на оцинкованную плиту. Все корабли замерли неподвижно.

Капитан-лейтенант — молодой командир эскадры, иссиня-черный ворон с гладкими перьями, застыл на месте.

Что уж говорить о старом адмирале — тот не дрогнет, не шевельнется. Да, стар он стал, стар… Глаза потускнели, как серая сталь, а голос стал скрипучим, как у сломанной говорящей куклы.

Именно поэтому один ребенок, который не умел различать возраст воронов, заметил однажды:

— В нашем городе целых два ворона со сломанным горлом.

Однако малыш ошибся, такой ворон был только один, и горло у него вовсе не было сломанным. Голос у адмирала осип оттого, что многие годы он командовал флотом в воздухе — вот и огрубел на ветру, стал пронзительным и хриплым. Но для вороньей эскадры не было звука прекрасней, чем этот хрип.

Вороны на снегу были похожи на гальку. Или на кунжутные семечки. Если смотреть в полевой бинокль, то можно было разглядеть и больших птиц, и совсем мелких, как картофелины. Между тем вечерело.

Тучи поднялись выше, в них образовалась прогалина, сквозь которую можно было пролететь. Адмирал, задыхаясь, отдал приказ.

— Начать маневры. На взлет!

Капитан-лейтенант, резко ударив крыльями о снег, взлетел первым. Восемнадцать кораблей его эскадры стали подниматься по очереди и полетели следом, соблюдая дистанцию.

Затем взлетели тридцать два боевых корабля, и последним величественно взмыл сам адмирал.

Капитан-лейтенант, взлетевший первым, вихрем промчался по небу к самому краю туч, а оттуда устремился к лесу на противоположной стороне поля.

Двадцать девять крейсеров, двадцать пять канонерок друг за дружкой взмывали в воздух. Последние два корабля поднялись одновременно, что было грубым нарушением правил.

Капитан долетел до леса и повернул налево.

В этот момент адмирал отдал приказ: «Пли!»

Вся эскадра выстрелила одновременно: кар, кар, кар, кар.

При артиллерийском залпе один корабль поджал лапу. Это был раненый в недавней битве при Ниданатора ворон, у которого от грохота болел поврежденный нерв. Адмирал, сделав круг в небе, скомандовал: «Рассредоточиться, вольно!», и, оторвавшись от строя, спикировал на ветку криптомерии, где находилось офицерское общежитие. Строй рассыпался, и вороны разлетелись по казармам.

Лишь капитан-лейтенант не полетел в свой барак, а направился на запад, к дереву сайкати.[8]

Небо застилали хмурые тучи, и лишь над горой на западе проглядывал краешек мутного светло-голубого неба, которое словно светилось изнутри. Это взошла блестящая серебряная звезда, которую вороны между собой называли Масирий.[9]

Капитан-лейтенант стрелой спикировал на ветку сайкати. Там уже давно неподвижно сидела птица, явно чем-то встревоженная. То была канонерка с лучшим голосом во всей эскадрилье, невеста капитана.

— Кар-кар, извини, что так поздно. Устала от сегодняшних учений?

— Кар, как долго я тебя ждала. Нет, я совсем не устала.

— Это хорошо. Знаешь, нам скоро придется ненадолго расстаться.

— Но почему? Это ужасно!

— Завтра мне приказано отправиться в погоню за горным вороном.

— Говорят, горный ворон очень силен.

— Да, глаза у него навыкате, клюв острый, вид устрашающий. Однако я легко разделаюсь с ним.

— Правда?

— Да не волнуйся ты. Конечно, война есть война, кто знает, что может случиться… Так что забудь, если что, о наших клятвах, стань невестой другого.

— Я этого не переживу! Ужасно, как все это ужасно. Как мне плохо, кар-кар-кар.

— Не плачь, это недостойно. Смотри, кто-то летит.

Поспешно спикировал старший мичман. Слегка наклонив голову набок, он отдал честь и сказал.

— Кар, капитан, время вечерней поверки. Возвращаемся в строй.

— Вас понял. Мой корабль немедленно возвращается в эскадрилью. Можете вылететь первым.

— Слушаюсь, — сказал мичман и улетел.

— Ну, не плачь. Завтра встретимся в строю. Будь сильной. У тебя тоже поверка, нужно лететь. Давай простимся.

Две птицы крепко прижались друг к другу. Капитан улетел и вскоре вернулся в строй. А ворониха так и осталась сидеть, будто примерзла к ветке.

Наступил вечер.

А затем и глубокая ночь.

Тучи рассеялись, в небе цвета раскаленной стали разлился морозный свет, несколько звездочек сбились вместе и вспыхнули ярким светом. Внизу, на земле, чуть поскрипывало колесо водяной мельницы.

Наконец небо остыло, в нем появилась трещина, и вот уже небо раскололось надвое, а из пролома потянулись длинные страшные руки. Они хватали воронов и тащили их на небо. Но геройская эскадра была в полной боевой готовности. Вороны поспешно натянули узкие штаны и стремительно взвились в небо. Старшие братья не успевали прикрыть младших, возлюбленные то и дело сталкивались друг с другом.

Нет, не так.

Все было совсем не так.

Вышла луна. Голубая ущербная луна двадцатой ночи вся в слезах поднялась над восточными горами. К этому моменту эскадра воронов превратилась в сонное царство.

В лесу было тихо, лишь один молодой матрос, не удержавшись во сне на ветке, едва не свалился, страшно перепугался и спросонья выпалил: «кар».

Один только капитан-лейтенант не смыкал глаз.

— Завтра я погибну в бою, — шептал он, глядя в сторону леса, где жила его невеста.