Книга Постель - Януш Леон Вишневский

И кто же все это пишет?! Я, твоя любовница, обольстившая тебя, сидевшая на столе перед тобой без трусиков с широко разведенными ногами. И эта особа осмеливается устраивать для тебя семинар на тему верности! Видишь, до чего ты меня довел (в этом месте тебе должен слышаться циничный смешок)? Из нашего романа (согласен, что это можно так назвать?) я вышла измотанная, разбитая, израненная и униженная. Это правда. Но зато я научилась нескольким важным вещам. И сейчас я продемонстрирую тебе свои знания. (Не ты ли говорил, что хранить знания только для себя — признак надменности?) Когда мы бывали — во всех смыслах — вместе, я находилась рядом с тобой, словно мифическая нимфа Эхо, влюбленная в Нарцисса. С тех пор как я познакомилась с тобой, я перестала говорить собственным голосом. Самая большая моя ошибка состояла в том, что твою самовлюбленность и твое самомнение я приняла за силу. Потом выяснилось, что ты никакой не сильный, да и Нарцисс-то второсортный. Тот, мифологический Нарцисс видел в воде только свое отражение. Ты видел два. Второе — лицо твоего отца.

Ты успел привязать меня к себе задолго до того, как я поняла, что тебе нужны только клакеры и секс. Ты прекрасно использовал в этой игре карту, которую я сама вытащила из колоды и вручила тебе. Ты знал, что я сумею зацепиться только за сильного мужчину и существовать только при нем. Мне всегда претили пошлые романтики, которые вырезают на дереве сердце с инициалами, покупают сахарную вату на ярмарке, признаются в любви во время прогулки по росе и не забывают вытащить изюм из творожного десерта только потому, что я не люблю изюм. Я всегда была такая. Когда мне было двенадцать лет, я влюбилась впервые в жизни. В парня моей кузины из Торуни. Он очаровал меня тем, что у него были огромные жилистые руки, шрам на щеке, что его боялись все во дворе и что он не клеился к моей кузине. Он был загадочно-молчаливым и поэтому выглядел недоступным. Мне казалось, что при нем можно чувствовать себя в безопасности, и я завидовала кузине, что у нее есть он и монопольное право разговаривать с ним. Потом выяснилось, почему он все время молчит: ему просто нечего было сказать.

Ты тоже производишь впечатление недоступного. Ты забрался на кафедру, и теперь всем приходится задирать голову, чтобы поговорить с тобой, заглянуть тебе в глаза. Мне было лестно, что только для меня ты спускался с этой высоты. Я чувствовала себя поощренной и в безопасности. Какое-то время я делила тебя с твоей женой, пользуясь тем, что оставалось. Во всяком случае, так мне казалось. А оставалось не так уж и много. Тайные встречи в кафе — само собой, как можно дальше от института, — несколько совместных командировок, два уик-энда в Сопоте, мой сумасшедший приезд на полдня к тебе на конференцию в Неаполь, утренние сеансы в пустом кинотеатре и гигабайты мейлов, которые я писала тебе, сидя рядом за стеной. Остальное — секс. В твоей комнате, в твоей машине, в лесу, в туалете ресторана в центре города, на лестничной площадке последнего этажа многоэтажного дома… Секс был для меня самой прямой и короткой, а в сущности, единственной дорогой к нескольким минутам чего-то такого, что условно можно было бы назвать твоей нежностью.

Больше года я ждала, что в наших отношениях наступит новый этап. Как классическая тупая и наивная любовница, ненавидящая сочельник, Пасху, воскресенья и пары, держащиеся за руки во время прогулки в парке. Ты очертил меня невидимым кругом. Два шага за него-и начиналось мое одиночество. Я являлась по первому твоему зову. Разбуженная телефонным звонком, я умела уловить в твоем голосе тоску и как очумелая мчалась ночью в институт, чтобы сначала в очередной раз выслушать твои ламентации, а потом раздеться, опуститься перед тобой на колени и прильнуть к тебе губами.

Я ждала. До одной февральской субботы. Ты должен был вернуться в воcкресенье с зимних каникул в Щирке. Целых две недели без тебя. Если бы не реферат, который я готовила к семинару на понедельник, я, честное слово, стала бы алкоголичкой с деформированной личностью. Этот реферат помог мне перекантоваться. Я хотела, чтобы ты мог мной гордиться в понедельник. В субботу вечером у меня уже не было желания продолжать «анализ кастрационного комплекса у мальчиков в фаллической фазе с точки зрения теории развития либидо». В субботу вечером о себе заявило мое собственное либидо, страстно возжелавшее твоего фаллоса. Я подумала, что в этой ситуации мне не остается ничего, кроме как затащить Магду на бокал вина к «Мелжинскому» на Бураковской. Наверное, нигде в Варшаве нет лучшего выбора вин. И уж наверняка — такого симпатичного хозяина. Мы вышли от него незадолго до полуночи. Я купила несколько бутылок. Есть вина, после которых я раскрепощаюсь больше, чем обычно. Я не могла ждать до понедельника и должна была попробовать на тебе. Мы слегка перебрали, и Магда решила не садиться за руль. Пришлось возвращаться на такси. Проезжая мимо института, я инстинктивно взглянула на твое окно. Через жалюзи я уловила свет настольной лампы. Вернулся! Ты ведь всегда по возвращении первым делом мчался в институт. Даже если была ночь. Иногда я думала: как же все это должно быть злило твою жену?! Я попросила таксиста остановиться. Магде наврала, что должна забрать на воскресенье какие-то важные бумаги для реферата. Заспанный вахтер внизу сразу узнал меня и не стал задавать вопросов. В туалете на втором этаже я поправила макияж, наложила блеск на губы, расстегнула блузку, сняла лифчик и спрятала его в сумочку. Я вся промокла, пока дошла темным коридором до твоего кабинета. Бесшумно повернула ручку двери. Та девушка, совершенно голая, двигая бедрами, стояла спиной к тебе, опершись руками о стену…

Врешь, сучонок, относительно рейтинга эмоций! Желание отомстить наверняка располагается перед ненавистью. Но на самом верху все же чувство унижения. Не знаю почему, но, летя сломя голову к выходу, я думала о твоей жене.

Утро понедельника я начала с того, что целый час провела у знакомой косметички, которая всеми имевшимися у нее средствами убрала мне мешки под глазами. Потом я прочла лучший из написанных мной рефератов. Ты опоздал, впрочем, как всегда, и сел на свободный стул рядом с кафедрой, за которой я стояла. Ты был так близко, что я даже чувствовала твой парфюм. Я не взглянула на тебя ни разу. Даже после выступления, когда твой отец еще перед обсуждением обратился ко мне по имени и сказал: «Марта, самое время сформулировать тему твоей кандидатской. Пожалуйста, загляни ко мне в кабинет. Хоть сегодня. В четыре подойдет?»

В этот момент ты встал и демонстративно вышел из аудитории. И сразу я почувствовала вибрацию мобильника в кармане. Этот номер знал только ты. После выступления я не стала возвращаться в свою комнату и сразу поехала домой оплакивать свою судьбу.

Около четырех я незаметно проскользнула к кабинету твоего отца. Когда я вошла, его секретарша что-то доставала с верхней полки шкафа. Те же светлые волосы до плеч, тот же браслет из фиолетовых аметистов на сгибе вытянутой руки. Моментально воскресла субботняя картина. Было слишком поздно отступать. Твой отец стоял рядом в секретариате. Молча показал на открытую дверь в свой кабинет. Я съежилась и села в кожаное кресло у окна. Я слышала ее смех. Слышала голос твоего отца. Не могла разобрать слов. Мне казалось, что твой отец что-то шепчет ей. Шепчет твоим голосом. Я ощутила острую ненависть. Вцепилась в подлокотники кресла, чтобы не сорваться и не побежать туда. Этот внезапный приступ неконтролируемой ярости продолжался только одно мгновение. Когда твой отец вернулся и сел за стол, все уже прошло. И вот, когда я сидела в кабинете твоего отца, вонзая ногти в подлокотники кресла, мне в голову пришла идея мести. Я решила кастрировать тебя.