Книга Клон - Леонид Могилев

Из допроса наемника Старкова Вячеслава

«— Где проживали в Алма-Ате?

— В „Орбите“.

— Это что?

— Микрорайон.

— Улица?

— Правды.

— Ну вот и чудненько. Номер дома?

— Шесть.

— Берите авторучку, лист бумаги, рисуйте.

— Что?

— Микрорайон. С чем пересекается улица Правды?

— Мельникайте, Саина.

— Река далеко?

— Большая Алмаатинка. Параллельно Навои. У меня этаж десятый был. Я ее из окна видел.

— Что еще было поблизости?

— Микрорайоны с номерами. Как в Самаре.

— А кинотеатр какой поближе?

— „Мир“. На Дежнева, 23.

— Дверь у тебя какого цвета?

— Дверь у меня была обита коричневым дерматином. Звонок — птичья трель».

Срочно. Конфиденциально

Ранее был осужден (условно) за хранение огнестрельного оружия. Пальцевые отпечатки идентичны дактокартам хранения в центральной картотеке МВД. Показания проверяемого вами Старкова по Алма-Ате, Самаре, Тарту, Йыхви и Кохтла-Ярве проверены по линии МВД. Фотографии Старкова соответствуют найденным по прежним местам пребывания и проживания и находящимся в личных делах и архивах. Старков действительно является тем, за кого себя выдает. Связей в преступном мире не выявлено. По местам службы и работы характеризовался положительно, за исключением фирмы «Сигма». Во время службы в Тартуском гарнизоне, по имеющимся данным, был лично знаком с Джохаром Дудаевым, неоднократно бывал у него на квартире.

До судьбы

Вся эта история началась с дури. Она началась даже не в ту чудную новогоднюю ночь, а раньше. Женщину эту я встретил именно тогда, а то что было после, уже судьба и звездное толковище.

Абсолютное правило — любое большое и безупречно продуманное дело губится из-за чепухи, из-за дуновения ветра или кривой усмешки буфетчицы и последовавшей за ней цепи неосторожностей. Бен Ладен, Хаттаб, транснациональные корпорации, смена общественно-политического строя и «кидалово» шестой части суши — это одна цепь событий. А для простого маленького человека — своя цепочка. Чет, нечет, встретил, не встретил, вышло или нет. А потом человек попадает в маховик чудовищной машины, между шестеренок и валов, и кажется — должен быть раздавлен и сметен. Но или пряжка ремня клинит, или кости крепкие слишком, или падение напряжения в сети — и жуткий механизм останавливается и дает сбой. И человек, даже полураздавленный, что-нибудь да значит. И меняются глобальные планы, переносятся роковые сроки, и настают иные времена. Это — как птица, попавшая в турбину авиалайнера.

Еще в мирное советское время я оказался в командировке в Майкопе. Что там было нужно родной газете, я припоминаю с трудом, потому что плавное течение жизни моей именно тогда дало сбой. Только я фатальным и бездарным образом ничего еще не понял. А дело было на исходе осени.

Дано мне было пять дней. Полтора туда, полтора обратно, два на месте и в пятницу вечером, к сдаче номера, дома, — как штык.

От Майкопа до Туапсе три часа автобусом. Но автобус утром. Так что план был — управиться с делами побыстрей и хоть ненадолго, но к морю, пускай и осеннему.

Это были времена талонной водки. И я свою бутылку взял с собой из города на Неве. Беседа ночью в номере с попутчиком, все обсудить в Галактике, все оспорить. У него, как правило, своя, и вечер прожит не зря.

В Краснодар самолет прибыл в четыре часа утра и совершенно благополучно сел. Ожидая автобуса до города Майкопа, я купил мандаринов и чебуреков, а потом покупал все, что видел. Шашлыки безобразные и вяленого толстолобика.

Накануне я бегал по Москве, сдав сумку в камеру хранения, но бутылку вынул и носил с собой в пакете, поскольку опасался, что ее изымут из сумки, что иногда случалось во времена сухого закона. Два раза сходил в кино, послонялся по ВДНХ, потом оказался зачем-то в Сокольниках, потом по инерции встал в очередь в «Жигули», но бросил на полпути.

Теперь я был в Краснодаре, водка со мной в целости и сохранности. Через три часа я въехал в Майкоп.

В столице советской Адыгеи все пело. Государственные катаклизмы того времени не коснулись ее. Люди, по-видимому, были счастливы, а из громкоговорителей раздавались военные марши. Будто адыгейское государство готовилось к войне. От вокзала до гостиницы по прямой было с полкилометра, но там меня завернули и после долгих мытарств и унижений я поплелся к другой, заштатной гостинице, на окраине.

Было далеко за полдень, когда я получил свою койку и обнаружил, что мои соседи по номеру недавно пили одеколон. Оставлять свою бутылку в номере было бы самоубийством и опять пришлось носить ее с собой в пакете.

На заводе, куда я прибыл, был обеденный перерыв, и я вышел из бюро пропусков на улицу, решив час прослоняться по городу, а потом быстренько взять интервью и пойти пообедать.

Я купил горячий лаваш и, отщипывая понемногу, переместился в книжный, где, потянувшись к какой-то обложке наверху, услышал характерный скорбный звук, которым завершилось краткое падение на мраморный пол моего пакета. Я поднял его, и снизу сбоку ударила тончайшая струйка, которую я зажал рукой. Я выскочил на улицу. До ближайшего гастронома — метров пятьдесят. Тем временем пакет засочился сразу в двух местах. Стекла просились наружу. Да что я, алкаш, что ли?

Я алкашом не был, но было жаль водки.

— У, правительство проклятое, — проговорил я, хотя в данном случае правительство было ни при чем. Я озирался, как зверь, и наконец увидел автомат «Газ — Воды».

А вот бросить мешок на газон или в урну?!

Но все произошло иначе. Я выхватил единственный стакан из рук какой-то тетки, сел на асфальт и стал медленно сцеживать остатки жидкости.

— Ох! — выдохнула тетка.

Да зачем я за этой книгой поперся? Зачем? Что я — книг не видел?

Я нацедил стакан, а в нем плавали хлебные крошки, рыбная косточка и лимонная корочка. Все, что у меня там перебывало, оставило свой след. Я закрыл глаза и медленно выпил весь стакан. Медленно и тошнотворно, но с чувством достоинства победителя.

— Стакан давай назад, — просила тетка, а мужик, подошедший недавно, завидовал и сопереживал.

Потом я нацедил еще полстакана мутного и надсадного напитка и, чтобы покончить быстрей с этим аттракционом, выпил содержимое одним глотком.

— Лихо, — одобрила очередь. Я отдал стакан тетке и пошел не оглядываясь.

Потом в столовой, еще ощущая себя совершенно трезвым, брал утку с вермишелью, плов и маринованные овощи. К концу трапезы я был уже неотвратимо пьян.

Очнулся я в гостинице от боли в голове, мерзости во рту и членах, но более всего — от ощущения неминуемого несчастья. Я спал одетым и потому без проблем поднялся и вышел из прокуренной комнаты.