Книга Жизнь и приключения Светы Хохряковой - Татьяна Догилева

Зато на всех парах мчалась лодка. Ничего хорошего возвращение лодки мне не сулило. Тоскливо мелькнула мысль – убежать и пересидеть опасность. Но сил у меня уже не было никаких, и я продолжала сидеть на берегу и плакать. Ну, типа,

My Bonny is gone the ocean, my Bonny is gone the sea. O bring back my Bonny to me.

И океан bring-нул мне Ильдара Калганова. Все по-честному. Он выпрыгнул из лодки как бешеный и сразу понесся ко мне. Я как-то неожиданно для себя подобралась и сгруппировалась. Поэтому, когда Ильдарчик захотел меня ударить ногой, у него ничего не получилось – я резко откатилась в сторону. Он аж завизжал и просто прыгнул на меня, видимо, желая разорвать зубами мое тельце на мелкие кусочки. Это последнее, что я помню, потому что дальше тельце работало самостоятельно, без помощи, так сказать, мозга. Иногда пронзала мысль: «Елки-палки! Что я вытворяю! Я же вроде все забыла из карате-то! Черный пояс какой-то!»

А потом опять все застилал красный туман.

Разнимали нас спасатели. Их, видимо, на подмогу вызвали. Они же и уволокли меня в свою палатку. Заставили выпить залпом стакан водки, и я отрубилась.

На этом мои воспоминания оборвались. Память не захотела идти дальше. Да и мы с Джонни уже приплыли. Я даже сразу не поняла, куда попала, куда мой дружок меня доставил, и долго вертела головой, как заблудившаяся курица, не понимающая, откуда ждать опасности. Потом сообразила, что это обратная сторона нашего острова, в общем-то недоступная. Остров с одной стороны был пологий и зеленый, но постепенно шел в гору, пусть и невысокую, но резко обрывающуюся скалами с другой стороны. И на эту другую сторону можно попасть только на лодке, т. к. плыть замучаешься – весь остров обогнуть нужно, да и неудобно на лодке – маленькие коралловые рифы затрудняют проход. Так что эту часть мы видели, только когда нас вывозили на другие острова поснимать. Ну и сама я один раз от нечего делать сюда заплыла и про себя отметила, что местечко это буду держать на крайняк. Но крайняк этот, видимо, уже наступил.

Я посмотрела на Джонни. Он неподвижно лежал в мелкой воде, я подошла к нему и бухнулась на колени.

– Прости, – сказала и заплакала. Прижалась к его мордочке и тихо-тихо, потому что дельфины не любят громких звуков, забормотала: – Прости меня, любимый. Прости за все, я виновата, я предатель. Я раскаиваюсь. Никогда больше так не сделаю, никогда.

Дельфин молчал и не двигался. Прощения не было.

Я подняла голову к прекрасному, бесконечному и бездонному небу без единого облака и завыла в голос. Отчаянные конвульсии сотрясали мое похудевшее на семь кило тело. Я всем приношу горе, всем, кого люблю. Мама угробилась, чтобы я стала человеком, а я разве человек?..

Она сейчас плачет, глядя на меня, там, на небесах. И я закричала так, чтобы мама смогла услышать:

– Прости меня, мама! Прости! И Антон, прости! Видишь, что стало с твоей Коломбиной, видишь? П…ец твоей Коломбине, полный п…ец, Антон! Так ей и надо! Дрянь, сука, нелюдь!

И Джонни уплыл. Рванул в океан как ошпаренный. Я же говорю, дельфины не любят громких звуков. И я осталась одна-одинешенька на скалистом берегу. Зато истерика прекратилась в одну секунду, ругательства и рыдания прямо застряли в моей глотке. Я ими даже поперхнулась и начала кашлять. Вылезла на берег – меня зазнобило непонятно с чего – в общем-то жарко было. Я обхватила себя руками и вдруг что-то нащупала в кармане шорт. Славкина пачка сигарет! Я осторожно вытащила ее из пакета и обалдела. Мало того что все было цело – мокрые слегка, конечно, но целые сигареты, – так там еще лежала зажигалка! Вот это да! Курить захотелось страстно. Я, боясь дышать на тонкую бумагу, словно микрохирург, разложила сигаретки на горячем камешке, а на зажигалку стала дуть – главное, чтобы туда песок не попал – тогда ей конец. Через несколько минут активного обдувания я ею щелкнула и – о счастье! – она загорелась. Я захохотала, но услышав свой смех в полной тишине, испуганно заткнулась и подумала: «Может, я с ума сошла?» Но самоанализ на этом и прервался. Я посмотрела на вожделенные сигареты, они спокойненько подсыхали на камешке, курить их было рано. И я занялась физическим трудом. Это первое дело на острове. Надо себя чем-то занимать, тогда всякий дурняк в голову не лезет. Ну и, конечно, я стала искать сухие бревна и ветки для костра. Этого добра в общем-то всегда навалом на берегу – океан выбрасывает. Они сначала, конечно, мокрые, но часа за два под палящим солнцем отличненько высыхают, и твое дело – стащить их в кучу, подальше от воды, чтобы прилив не унес назад океанские подарочки. Я плохо понимала, зачем начинаю обустраивать свое новое неожиданное пристанище, все делала рефлекторно, как муравей. Вижу беленькую сухонькую корягу – хвать и волоку поближе к природному уютику в скалах. Много наволокла, устала, тут и сигаретки подсохли, я взяла одну, присела на бревнышко и закурила – точь-в-точь работяга после тяжелой работы. Стала думать, что делать дальше. Мыслей не было. Будущее мое представлялось абсолютно туманным. Откровенно говоря – полная жопа. Но организм был почему-то спокоен. Видно, отказывался реагировать на внешние и внутренние раздражители. Умотался. Я с сожалением докурила сигарету, жадно посмотрела на оставшиеся, но запретила себе сразу тянуться за следующей – не заработала. Надо сделать еще что-нибудь полезное. А что – ясно – отыскать воду, без воды я долго не протяну, придется сдаваться врагам. Встала и пошла знакомиться со своими новыми владениями.

Осмотрелась довольно быстро – узкая полоска песка полумесяцем и скалы, скалы, скалы… кое-где поросшие кустарником. Вверх лезть бессмысленно – не долезу, но, с другой стороны, и ко мне никто не спустится. Так что опасности можно ждать только со стороны воды, если меня искать будут. А вот будут ли искать? Я села возле своего догорающего костерочка и хоть не сделала ничего полезного, взяла сигарету и прикурила от уголька. С одной стороны, на фиг я им нужна? Они только и мечтали, чтобы я убралась с острова. Но с другой – нужно им было, чтобы я ушла с позором, а то бы давно объявили меня больной дизентерией и эвакуировали. Но нет. Этот вариант не проходил из-за взбесившегося Ильки.

Из нашего импровизированного боя без правил победителем-то вышла я, хоть нас и растащили спасатели. После этого Илька на полном серьезе решил меня убить. В общем-то понятно – восточный человек, злой татарин, батыр, а его на глазах всего честного народа отмутузила какая-то сраная девица без роду, без племени, без бабок. Позор смывается только кровью. Если бы тогда в первые дни он до меня добрался, то, думаю, просто зубами бы разорвал, так ненавидел. Я бы, конечно, так просто не сдалась, но смотреть на него было страшно.

Помогли спасатели. Они его ко мне не подпускали. Только этим и занимались, блокировали меня. Ор стоял над заповедным островом Чалунгва страшный. Орали все – Илька, спасатели, режиссеры, операторы, партисипанты. Только этим и занимались, никаких съемок, никакой работы. К третьему дню все подустали от этого сумасшедшего дома и немного успокоились.

И вдруг наших спасателей (на тот момент конкретно моих) отзывают с острова к месту основной службы, т. е. в Москву. Приказ из МЧС. Ха-ха. Началась новая потеха. Спасатели же не дураки, сразу поняли, кто приказик продавил, и стали орать, что меня забирают с собой. Особенно главный их, Володя Тенин, – боевой мужик, во всех горячих точках был – орал так, что я думала, у него голова лопнет.