Книга Мушка - Милорад Павич

И тут в толпе посетителей он увидел Ферету. Она не изменилась, только слегка располнела. С ней через комнату прошла девушка, в которой он с трудом узнал Гею.

В первый момент ему страстно захотелось подойти к ним. Но он тут же подумал: «Ферете я все дело испорчу, а себе не помогу».

Опасаясь, как бы Ферета и Гея его не заметили и как бы его не узнал кто-нибудь из посетителей, он выскользнул из галереи в комнату, ведущую к запасному выходу со стеклянной лестницей. Хорошо, что квартира была ему знакома. Но и здесь его ждал сюрприз. В комнате не было никаких экспонатов, только какой — то молодой человек, который по возрасту мог быть его внуком, сидел за компьютером и что-то печатал. Когда Филипп вошел, он встал и деловито произнес:

— Добрый вечер. Я — Александр Муха. Чем могу служить?

Филиппа он не узнал. Ничего странного, ведь он его никогда не видел.

Рубору пришлось сориентироваться за какую-то долю секунды.

— Я хотел бы купить скульптуру. Вы, полагаю, можете мне в этом помочь.

— Это не принято делать подобным образом, но, разумеется, я вам помогу, — ответил Муха. — Вы уже на чем-то остановились?

— Да. Это «Танцовщица, исполняющая танец живота» Фереты Су.

— О, веселая толстушка! Она прекрасна. Нам всем будет жаль с ней расстаться.

Когда Муха попросил его карточку, чтобы снять деньги за покупку, Филипп Рубор спохватился, что в таком случае ему придется открыть свое имя. Поэтому он расплатился наличными и дал адрес Нила Олсона в Швейцарии.

Через несколько мгновений Александр Муха вручил ему завернутую в красивую бумагу «Танцовщицу, исполняющую танец живота» Фереты Су с разноцветным сертификатом, подтверждающим авторство. Филипп спросил, может ли он воспользоваться стеклянной лестницей.

— Это тоже не принято, но, разумеется, прошу вас, — сказал Муха учтиво, распахнул дверь на лестницу и вернулся к своему компьютеру.

Филипп спустился в сад и, позвонив в отель, отказался от номера. Через подворотню он вышел на улицу, неся под мышкой тщательно упакованную «Танцовщицу».

Той же ночью он вернулся в Швейцарию.

II Решение, которое порождает другой вариант будущего

1 Героиня этого нелинейного романа — Ферета

Главных героев этой истории зовут Ферета и Филипп. Они художники. Или, скажем… В общем, читатель, если захочет, может подарить им какие-нибудь другие имена. За спиной у каждого из них по одному неудачному браку и в сумме трое детей из предыдущих семей. Тем не менее новый, второй брак сложился для них счастливо. По крайней мере на момент начала этого романа, из чего следует, что сейчас она в своем лучшем возрасте, ей за сорок, а ему в ноябре исполнится восемьдесят. Прежде всего следует отметить, что он весьма известен, а она начинает нравиться женской части публики, которая все благосклоннее относится к ее работам. И одобряет ее манеру носить сумки, перчатки и шляпы.

Рядом с ним эта молодая и очень красивая женщина, в которую постоянно влюбляются девчонки, всегда одетая в тот цвет, который начнут носить только через полгода, все больше входит в моду. Ее картины из рыбьей чешуи пользуются огромным успехом в России, Греции и Грузии, иногда на аукционах ее работы продаются по таким ценам, каких теперь уже не бывает у полотен ее мужа. Но стоимость ее работ никак не влияет на мнение критиков. Критики их просто не замечают, словно ее картин не существует.

Из этого хаотичного нагромождения фактов отчетливо проступают два, которые супруги нередко обсуждают. Благодаря тому что Ферета великолепно смотрится с любой прической и в любом платье, ее обожают фотокамеры, телевидение и все средства массовой информации, использующие цвет: глянец, журналы мод, популярные женские издания. На пленке она и фотогенична, и киногенична, причем, может быть, даже больше, чем его пейзажи, запечатленные на полотне. Но вот черно-белые массмедиа — ежедневные и еженедельные газеты и журналы, посвященные политике, — полностью ее игнорируют. С ним же все обстоит с точностью до наоборот. Черно-белая печать, по привычке минувшего века, продолжает о нем упоминать, а вот все цветное и глянцевое видит в нем лишь вторую половину знаменитой богемной пары, которая вызывает удивление, любопытство и ненависть. Прежде всего ненависть. Вероятно, люди начинают ненавидеть то, чего не способны понять. Ведь у Фереты и Филиппа, возможно, есть то, что мог бы иметь, но не имеет каждый, а именно счастье. Да, понять и принять чужой счастливый брак всегда трудно.

— Ты настоящий старый ворчун, — замечает иногда Ферета, — и ты прав, когда говоришь, что умирать нужно вовремя. Если художник живет долго, все галеристы, с которыми он работает, могут поумирать или, что еще хуже, состариться, впасть в маразм и перестать понимать, кто есть кто в мире искусства. В результате старым художникам и их холстам, которые раньше успешно продавались, приходит конец. Но тебе беспокоиться не о чем. У тебя, всем на удивление, вместо старых галеристов по всему свету появились новые, молодые. А вот я, что будет со мной? Неужели я так и останусь женой художника, а не художником? Мужчины боятся тебя и моих картин, поэтому в меня не влюбляются, соответственно, критики меня вообще не замечают. Я не существую.

— Что ты так горячишься? Дело вовсе не в этом, просто самой критики больше не существует, — обычно отвечал ей Филипп.

Хуже всего было то, что Филиппа и его жену не оставляли в покое даже в Сети. Здесь они тоже всех раздражали. В большей степени он, чем она, но ей труднее было это переносить. В интернете любовь и ненависть достигают апогея, потому что их можно не скрывать. Потому что в глубине монитора все выглядит черно-белым. И анонимным. Он вел блог на крупнейшем русском интернет-портале (писателей там было всего трое, двое русских и третий он, единственный иностранец); так вот, одна женщина из Сибири, страстная почитательница его таланта, просила Филиппа стать крестным отцом ее ребенка, причем у него на родине, в одном из монастырей. Другая умоляла дать ей возможность позавтракать с его женой-художницей. Но гораздо чаще супруги получали оскорбительные письма; иногда в блогах и на форумах им встречались высказывания, рассчитанные на то, чтобы поссорить их, к примеру, что «ее картины лучше, чем его» или что все, что она делает, «не имеет никакого отношения к искусству», и поэтому ее обходят наградами все жюри женских художественных конкурсов. Он отмахивается от подобных суждений и говорит, что ее картины написаны женскими красками. Художественная общественность еще не доросла до понимания таких вещей. Особенно специалисты. А вот широкая публика это чувствует. Что уже немало.

Об одной из выставок ее работ, которые были проданы еще до того, как на них высохла краска, критики не проронили буквально ни звука. Тогда Ферета сказала мужу:

— Еще немного, и в культурном пространстве этой страны для нас с тобой не останется места. С той лишь разницей, что тебя они из него вычеркнут, а меня в него так и не вписали. И не впишут. Я серьезно обдумываю вопрос, а не уехать ли отсюда. Что мне здесь делать?