Книга Небо и корни мира - Юлия Тулянская

Предотвратить бунт богоборца было нельзя: в писаниях сказано, что сам Вседержитель попускает ему случиться. Но можно обложить будущих мятежников, как стаю волков. Надо, чтобы земля севера горела у них под ногами. Король Олверон, повелитель вардов, предлагал ввести в Даргород, Звониград, Гронск и Залуцк свои войска. Так самые большие княжества севера присоединились бы к союзу Престола. Когда придет срок, мятежники окажутся, словно в кипящем котле, среди переполненных верными Престолу войсками крепостей. Король Анвардена обещал князьям помощь и в строительстве новых укреплений.

Даргородский князь Войтверд первым вступил в союз с Анварденом и установил подати на содержание чужеземных войск. Эти войска стояли теперь по всем северным городам. Местное простонародье сразу возненавидело чужих нахлебников. В храмах священники пытались растолковать народу, что перед Концом все должны взять на себя груз последних дней. Копить больше незачем, незачем даже беречь свои дома. Народ должен служить власти имуществом, как войска – жизнью. Власть защитит север от нечестивого мятежа. Кто ради собственной сытости и покоя будет избегать послушания князю и сеять смуту, тот пусть не надеется на пощаду. Князь и церковь несут тяжкое бремя забот. Им проливать кровь, им и держать ответ перед Вседержителем и собственной совестью. Так что народ да склонится перед богоданной властью.

…«Поджигай!» Яромир в своей огненной кольчуге, с факелом в одной руке и мечом в другой стоял в середине горящей слободы. На земле отчетливо вырисовывались тела убитых. Бедно одетые, вооруженные чем попало горожане разбрелись по улицам. Вдруг в стороне высокий голос затянул разбойничью песню:

Молодца в цепях

Ведут на допрос.

«С кем бродил в лесах,

Признавайся, пес?»

«Так веди же счет,

Бей, палач, сильней:

Если допечет —

Назову друзей.

Был мой первый друг,

Дорогой дружок,

Был мой первый друг —

Темный вечерок.

А второй мой друг —

Вороной конек.

Был и третий друг —

Булатный клинок».

Девонне чудилось, Яромир дышит тяжело и неровно. Она не видела лица человека – он не поднимал от края лавки головы. Но Девонне казалось, что встреться она сейчас с ним глазами, и ее тоже охватили бы тревога и грусть. У вестницы дрогнуло сердце. Яромир не дожил до конца и четырех первых десятков лет человеческой жизни; она пережила века. Но в ее воспоминаниях не было и малой доли горечи, которая – она чувствовала – поднялась в его памяти.

На свет светильника слетались ночные мотыльки. В отличие от обычного огня, небесный светильник их не обжигал, и они плясали и мелькали над ним. Девонна тихо запела без слов незнакомую ей самой, грустную мелодию. Она пела и удивлялась – откуда в ней эта мелодия? Но ее друг-человек приподнял голову и начал едва слышно подпевать, хрипловато и глухо. Девонна ласково улыбнулась ему.

Накануне смуты в Даргороде, где даже на улицах пахло бедностью, Яромир слыхал, как проповедники призывают горожан к покорности. Мол, неужели народ не желает ничем жертвовать ради воинов, которые пришли защитить его от богоборца?

Зимой от холода и голода простонародье умирало на улицах. Тем упорнее священники призывали людей к смирению и верности власти.

А по городу распространялся ропот. Разве в писаниях не сказано, что богоборец поведет своих товарищей на Небесный Престол? Это знает каждый бродяга: в церквях теперь только и твердят о последних временах и мятеже против Вседержителя. Но зачем тогда народу защита с запада? Пусть богоборец и та горстка безумцев, которая рассчитывает разбить войско небожителей и свергнуть всесильного Творца, идет на Престол. Зачем народу голодать и содержать столько воинов, что на улицах Даргорода стало легче встретить вооруженного человека, чем безоружного? И если даже мятежники, прежде чем идти искать Небесные Врата, ограбят город, то ограбят и уйдут. А тут грабят каждый день: князь – податями, купцы – запредельными ценами на хлеб, хозяева – ничтожной платой за работу.

В ответ из храмов и от княжеских глашатаев неслись слова про предательство, про долг человечества перед Создателем, про то, что Вседержитель обещал милость любому, кто жертвует во имя Престола. Священники проклинали готовность черни за кусок хлеба изменить богоизбранным господам.

А Яромир думал, что у него нет выхода: он должен разделить судьбу Даргорода.

Он – даргородский боец. Его знала каждая уличная собака. Три подряд победы на игрищах сделали из него славу Даргорода. Яромир, здешний мечеборец, пока оставался непобежден, был то же самое, что огромный колокол собора или трехсотлетний дуб на Светлой горке. Он был достоянием всего города, о нём последний поденщик говорит «наш боец», «наш, даргородский». Яромиру чудилось: это выше, чем просто лучший княжеский воин. В дружине были мечеборцы ему под стать, но любимее его в Даргороде не было.

За эту любовь всякого уличного пса и последнего поденщика, за то, чтобы быть как старинный колокол или неохватный дуб на Светлой горке, Яромир в дни смуты и перешел на сторону простонародья. Он взял на себя самое трудное дело: выкинуть анварденских рыцарей и их людей из укрепленной слободы под Даргородом.

– В дни смуты, Девонна, – рассказывал Яромир вестнице, – я нашел работу по себе…

Смута в Даргороде была подавлена, когда на помощь князю Войтверду подошли войска, стоявшие в Гронске. Стало видно, что было бы, если бы восстал богоборец. Мятежники и впрямь оказались в кипящем котле.

Яромир помнил дознание, суд. «Признавайся, пес…» – «Если допечет, назову друзей…»

Он был кухаркин сын. Как он мог предать богоизбранного князя, который взял его, простолюдина, в дружину? Как мог изменить благодетелю? Яромир сказал:

– Ведь не с паперти он меня взял: сперва я сам кулачные бои начал выигрывать. А когда я на игрищах хельда свалил, разве не от меня была князю слава, что его дружинник сильнее?

Бит он был нещадно, как в разбойничьей песне, и от приговора ожидал смерти. Но Яромира не казнили, а заклеймили и отправили на каторгу – на строительство крепости Витрицы на реке Витре. Эта Витрица перемолола немало человеческих костей, прежде чем у нее появились стены…

– Говорят, Девонна, что страдания очищают душу. А мне вот нет… – сказал Яромир.

– А что стало с тобой? – Она внимательно заглянула ему в глаза.

– Я обозлился. Да и не один я, а все. Если бы страдания очищали душу, Девонна, как об этом проповедники брешут, – вдруг с заглушенной яростью сказал Яромир, – то святее нас, каторжников с Витрицы, и на свете бы не было никого!

Темнело, в окнах храма догорал закат. Девонна стремительно встала с лавки, села на пол возле своего друга и прижала его голову к своей груди, стала гладить по волосам, тихо говоря:

– Все прошло. Тебе больно, я вижу. Но все позади. Теперь ты здесь отдохнешь…