Книга Горячие ветры Севера. Книга 3. Закатный ураган - Владислав Русанов

Теперь я жестоко раскаиваюсь в собственном безволии. Нет, нужно было настоять, убедить Гелку остаться. Потому что в городке со смешным названием Пузырь, выросшем на перекрестке торговых путей в северном Ард’э’Клуэне, нас с ней захватила в плен шайка вооруженных людей. Кто они такие, я так и не понял за все пять дней, проведенные в пути до Фан-Белла. Имена, вернее клички, запомнил, а вот зачем они нас везут в столицу арданского королевства, по чьему приказу, так и не понял.

Ватага, схватившая нас, была небольшая, но состояла из опытных, хорошо вооруженных людей. Их предводитель, Кисель, добрых два дня ждал отставших ватажников – коренастого поморянина и рябого в длинной кольчуге, а с ними еще пяток воинов. Как я понял, он поручил им схватить Сотника и Мак Кехту. Да только не нагнали они нас ни на первый день, ни на второй. Это вселяло надежду. Значит, сида и пригорянин не дались запросто. А то, чего доброго, и поубивали дерзнувших напасть на них. И мне захотелось поверить в возможное освобождение.

Напрасно.

До Фан-Белла никто нас так и не освободил.

Кисель злился, кусал ус, ходил мрачнее тучи, но пленников, то есть меня с Гелкой, не обижал. Видно, в задании неизвестный наниматель четко оговорил – целыми и невредимыми доставить. Изредка получаемые мною пинки – не в счет. Подумаешь, эка невидаль. Вообще-то, я заметил, что ватажники меня слегка опасались. Рук старались не развязывать, а если и приходилось – по нужде ведь связанным не сходишь, – то всегда за спиной стоял один ардан с обнаженным мечом и еще один в паре шагов сзади сторожил – с заряженным самострелом.

За кого они меня принимали? За великого воина или могущественного чародея? Не знаю, не знаю. Какой из меня боец, по-моему, при пленении любой догадаться смог бы, если не слепой и голова варит. Рябой Тусан и его товарищ, меченный шрамом, не дали к себе даже прикоснуться, а меня под орех разделали. Или боятся, что колдовать начну? Так я, сколько ни пытался, так за всю дорогу и не смог Силу ощутить. Колдун, курам на смех.

По моим подсчетам, прибыли мы в столицу Ард’э’Клуэна на семнадцатый день месяца златолиста. Въехали с северо-запада, миновали причалы с выстроившимися вдоль бревенчатого помоста судами – тут были и веселинские струги, и байдаки поморян, и лодьи речной стражи короля Экхарда. Из обрывков разговоров наших захватчиков я понял, что король Экхард, который сговаривался с Витгольдом и Властомиром идти войной на перворожденных, умер в конце лета. Сейчас «оленью» корону принял его сын. Когда принцем был, Хардваром звался, а теперь Экхардом Вторым стал.

Смеркалось, когда мы миновали ворота в крепостной стене. Фан-Белл окружали не каменные стены, а высокий вал с частоколом из толстых бревен поверху. Проникнуть в город жители окрестных сел и слобожане могли через двое ворот, защищенных бревенчатыми же башнями с площадками для лучников и караулками внизу. Кисель показал стражникам какой-то знак – то ли перстень, то ли грамотку, я не разглядел, – и этого оказалось довольно. Десятник стражи даже поклонился, пока его подчиненные отодвигали тяжелую створку ворот.

Когда-то давно, больше десяти лет назад, я побывал в Фан-Белле, но, проезжая по полутемным улочкам, не узнал ничего. Может, его отстроили заново после очередного пожара? Изредка слухи на Красную Лошадь доходили – деревянный город страдал от неосторожного обращения с огнем. Иногда выгорали целые кварталы. А может, просто у меня память такая слабая?

К месту назначения мы добрались уже в кромешной темноте. Желтоватые отблески двух факелов не давали разглядеть что-либо за пределами освещенного круга. Какая-то каменная громадина. Похоже, замок. Чей, интересно знать.

Тут нас с Гелкой разлучили окончательно. Арданы и в пути нас рядом не сажали, спать поблизости друг от друга не укладывали. Разговаривать не разрешали. Только и удавалось взглядом обменяться, улыбкой, кивком головы дочку подбодрить. А теперь нас свели в подземелье и посадили по разным комнатам.

Мне досталась темница в подлинном смысле этого слова. Никаких окон, никакого освещения. Камера три на четыре шага. Точно подсчитано, не один раз проверил. У одной стены сбитый из горбыля топчан. Ни о какой постели даже речи не шло. Впрочем, если были бы в темнице какие-то тряпки, я бы их сам скинул на пол. Только вшей от прежних постояльцев мне не хватало.

В углу темницы – бадейка для отправления естественных надобностей. За те два дня, что я провел взаперти, никто нечистоты не выносил.

Ни стола, ни стула. Темно, хоть глаз выколи. Только в коридоре, куда выходит дверь моей камеры, факелы горели, и то не частые. Свет проникал в маленькое – пядь на полторы – прямоугольное отверстие в двери. Через него же дважды в день охранник, угрюмый и неразговорчивый, просовывал глиняную миску с едой – крошево вареной моркови с репой, и кружку воды, хвала Сущему, не затхлой.

Второй день я предавался размышлениям – кто нас приказал схватить и для чего? Ответа пока не находилось.

Еще в Пузыре люди Киселя тщательно меня обыскали. Отняли нож, сумку с Пятой Силы и мешочек с самоцветами, отложенными за восемь лет работы на прииске. Теперь, даже если случится чудо и нам удастся сбежать, прощай надежда на безбедную жизнь где-нибудь в отдаленной провинции Приозерной империи. Прощай нарисованный в воображении маленький домик с садиком, книга, которую начал писать в уме. Придется зарабатывать.

Умею я немного, но все же кое-что делаю неплохо. Могу ловушки ставить на пушного зверя – соболя, куницу, белку, лису. К трапперам, что ли, прибиться? Могу руду добывать… А могу и писарем куда-нибудь устроиться. Все-таки ученье в Храмовой Школе даром не прошло. Пишу нынешними рунами и старыми – сидскими. Понимаю и старшую речь, на которой перворожденные разговаривают. Может, толмачом попробовать?

Смешной ты, Молчун, право слово. Сидишь в темнице, под замком, не знаешь, оставят ли тебя в живых, или завтра повесят на заднем дворе, или полторы ладони стали под лопатку сунут и в выгребную яму сбросят, а рассуждаешь о том, как дальше жить намерен, как на пропитание зарабатывать…

Ты выберись сначала, с друзьями встреться да попытайся ту ношу, какую сам на себя взвалил, до цели донести, а потом и рассуждать будешь.

Стрежень Ауд Мора, две лиги севернее Фан-Белла, златолист, день девятнадцатый, полдень.

Ясеневое тело корабля легонько поскрипывало в такт согласным движениям длинных весел. Узкие лопасти уходили в воду без плеска, без брызг, показывая многолетнюю выучку гребцов. Высокий форштевень расталкивал темно-серую воду Ауд Мора. Грозно щурилась на заросший очеретом пологий левый берег грифонья голова. Шею искусно вырезанного хищника обхватывала рука впередсмотрящего, чьи раскосые глаза внимательно обшаривали теряющуюся в призрачной завесе дождя полосу водной дороги. Кончики ушей наблюдателя заострялись кверху, выдавая его принадлежность к старшей расе – перворожденным. Любой встречный житель северных королевств назвал бы его остроухим и с радостью угостил бы отточенной сталью.

Только попробуй это сделать, когда за спиной сида тридцать два его сородича, одетые в кольчужную броню да при оружии. Мечи, дротики, самострелы – все, чтобы отбить любопытство ненужного и непрошеного свидетеля. Чем меньше салэх – так перворожденные называли людей – узнают о глубоком южном рейде сидского корабля, тем лучше.