Книга Десятый самозванец - Евгений Шалашов

— Ну а что с самозванцем-то сделали?

— А, — небрежно отмахнулся Костка. — Царь Василий Иванович его зарезать велел, тайком, чтобы никто и не знал. Не он первый, не он последний…

— Вон как, — улыбнулся чему-то Тимофей. — Да сколько же этих самозванцев-то у нас было?

— Сщас, посчитаю, — пьяненько икнул Костка, загибая пальцы. — Лжедмитрий, который Гришка Отрепьев. Ну а может — вовсе он и не Гришка, а настоящий Димитрий Иоаннович был… Кто его знает? Ну, да ладно — один Лжедмитрий, самый первый, это — раз. Еще один Дмитрий, который Мишка Молчанов, тот, что Лжедмитрий второй, вор Тушинский — два. Потом, вроде бы было еще, не то два, не то три. Заруцкий-атаман да еще кто-то. В Посольском-то приказе их считали как-то да плюнули. А, — вспомнил вдруг Конюхов, — был еще Петр Федорович, что за внука царя Иоанна себя выдавал, за сына Федора Ивановича. Тот, что Илейкой Муромцем звался. В общем, — заключил он, тупо глядя на сжатые в оба кулака пальцы, — у всех царей, что последними из Рюриковичей были, по два да по три воскресших сынка объявилось. Вроде штук девять было…

— Ну а за сынка Шуйского-то, Василия Ивановича, вроде никто себя не выдавал? — поинтересовался Тимофей. — Шуйский-то ведь тоже Рюрикович.

— Ну, у этого — никого, — сказал Костка, потянувшись к штофу. — Но у Шуйского-то две девки были да померли. Малы они были, чтобы рожать-то. Но какая разница? Было б надо кому, так и девки б воскресли али сынок бы какой объявился. Вон как в прошлый-то раз — только ляхам Москва понадобилась, так живенько царь Дмитрий и объявился. Ну и сейчас… Ежели ляхам, шведам, а то — туркам нужно будет, так и найдут.

— Слушай, а на хрена им это нужно? — поинтересовался Акундинов, отбирая у друга штоф, чтобы тот не расплескал, и сам разлил оставшуюся водку. — Что им-то с того?

— Ну, брат, — хмыкнул Костка, даже забыв про стакан. — Это же ежику понятно! Одно дело — идти простой войной. И совсем другое — если повод есть. К тебе ведь коли на улице пристанут, дак морду-то бить тоже не сразу зачнут, а покобенятся вначале. Спросят — кто таков, да почему не здороваешься, да почему шапку не снимаешь… А коли царство-государство на другое царство-королевство напасть захочет, дак оно всегда лучше, коли повод есть. Ну, коли причина есть, то повод-то несложно найти. А лучший повод — так это ежели законного царя пошли на престол возводить. Тут ведь и среди русских сумнения начнутся.

— Что за сумнения-то? — не унимался Тимофей.

— Ну, ты еще спрашиваешь, — понизил голос Костка, оглядываясь по сторонам — не услышал бы кто! — Царем-то нашим, Михайлом Федоровичем, разве ж все довольны? А как его на престол выбирали, знаешь?

— Знаю, рассказывал батька, — кивнул Тимофей, также понижая голос. — Казаки черкасские его выкликнули да люди лихие… А Пожарский-то, который освободитель, — он против Михайлы завсегда был.

— Откуда знаешь? — подозрительно прищурился Конюхов.

— Так говорю — батька рассказывал, — пояснил Тимоха. — Он же у князя Пожарского в ополчении был и Москву освобождал. Ну, а как Михайлу-то на престол избрали, то князь Дмитрий в немилость попал. В Думе окольничим сделали — ровно кость кинули. А те, кто ляхам да Тушинскому вору задницу да все остальное лизали, те в боярах-то и остались… Батя, почитай, года три вместе с ним ляхов гонял. Потом уж только в Вологду служить назначили.

— Вот, видишь… — туманно изрек Константин. — Как все было-то. Так и сейчас, кто против Михайла-царя какие пакости мыслит, может к самозванцу тому и перекинуться…

— Может, — согласился Тимофей, но, решив оставить разговор, от которого все равно никакого толку, спросил о другом: — Что там в нашем-то приказе деется?

— Да вот, неверстанные навроде меня тебя ругмя ругают. Мол, из-за тебя, выскочки, денег им не дают.

— Это почему же из-за меня? — удивился Тимофей.

— Ну а кто же у нас старшой подьячий? — вопросом на вопрос ответил Конюхов, грустно поглядев на пустую скляницу.

Акундинов аж подскочил. А ведь верно! Он как старшой заведовал теперь теми деньгами, что положены были на покупку перьев, чернил да бумаги. Если с умом подойти, то старшой всегда мог заполучить какую-никакую денежку в свой кошелек. Ну скажите, пожалуйста, кто разберет, из какого крыла у гуся брали перья? Чем, скажем, перья из левого крыла отличаются от правого? А ведь те, что из левого, ценились выше. Купчины об этом прекрасно знали и посему оценивали такие перышки дороже. А бумага? Ну кто будет разбирать — купил ты отличную бумагу или просто хорошую, если брать не одной кипой, а двумя-тремя? А кто проверит расходы на неверстанных приказных вроде Конюхова? Что, тот же Костка не напишет расписку на три копейки, если дать ему две? Напишет! Еще как напишет! Знает, что в следующий раз его вообще не позовут, а кушать-то хочется…

А отпускалось на все про все сто рублей в год! Деньги бешеные! Половину долга покроешь! Только вот хранились те деньги у приказного казначея. А он, считай, третье лицо после боярина да дьяка. А ведь казначей деньги-то выдает не на год, а на полугодие! Только потом, сволочь, стребует с тебя расписки да купчие на все, до последней денежки! Как отчитываться-то будешь? Ну, как деньги будут, то можно чего-нить да придумать…

* * *

…Утром Акундинов стоял в каморе, которую занимал казначей на пару с огромным железным сундуком.

— Здрав будь, Прохор Степаныч, — поприветствовал Тимофей, кланяясь старшему по возрасту и положению.

— И ты, будь здрав… Тимофеюшка, — сощурил подслеповатые глаза казначей, не сразу узнавая гостя. — С чем пожаловал?

— Да вот, — виновато почесал голову Тимоха. — Заболел я вчерась…

— А, знаю-знаю, — добродушно засмеялся Прохор Степанович. — Старшинство свое отметил да заболел… Бывает!

— Ну, скажешь тоже, Прохор Степаныч… — деланно обиделся старший подьячий. — Будто бы я самый пропойца из пропойц…

— Ладно-ладно, — примирительно сказал старик. — Дело-то молодое, сам знаю. Знаю, что пить ты умеешь. Ну, чего пришел-то?

— Да вот, жалобился на меня Конюхов. Говорил, деньги из-за меня неверстанные получить не могут.

— Точно! — хлопнул себя по лбу казначей. — Тебе же теперя деньги расходные нужно дать. На неверстанных подьячих, что перья гусиные изводят, — по полкопейки в день. Ну да сами перья, песок да бумагу тоже тебе закупать. Сто рублев на год, по полста на каждое полугодие, — кивнул казначей и принялся открывать сундук тремя имевшимися у него ключами.

Дело это оказалось не таким уж и простым. Прохор Степанович морщился, слегка матерился, проворачивая ключи в каком-то странном порядке: вначале — средний, потом — левый и правый, а потом — опять средний…

— От ведь немцы, заразы, — привычно ругался старик, — понаделают же сундуков с секретами, а ты, как дурак, возись с ними.

— Ух ты! И, как это ты, Прохор Степаныч, один да с ними справляешься-то? — подивился Тимофей. — А я и не знал, что такие замки есть! Вот мне бы ни в жисть не удалось. Все бы забыл да перепутал…