Книга Юдоль - Сергей Малицкий

— Десятка умельцев, значит, маловато, — Кай отодвинул блюдо, — а одного охотнику с перебитым ребром да вспоротой ногой достаточно?

— Да слух про тебя идет, Весельчак, — пожал плечами Шарни, пряча под рубахой заряд. — Вроде лезешь ты всегда в самое пекло, а все никак не загнешься. Говорят, что даже Пустота не смогла тебя перемочь.

— Как же, — кивнул Кай, — хвастался муравей, что под сапог не попал. Прочие что везут? Сколько подвод?

— У Таркаши-гиенца три подводы, — заторопился Шарни. — Сыр везет. Лучший гиенский сыр. Много сыра! Он тут пяток кругов трактирщику продал, я пробовал, чуть было собственную руку до локтя не зажевал. Усити из Намеши разное везет. Остроносый по всему Текану катается, осторожный, как крыса, хитрый, как лиса. У него вроде бы и медная посуда, и ножи из Намеши, и ювелирка и стекло из Зены, и шелк из Туварсы, и кожа из Гиены. Просто лавка на трех подводах. Ну а у этого негодяя Такшана две повозки. Обе крытые. Рабынь он везет. Девчонок. Двадцать душ. Где только наловил их, судя по выговору — гиенские, но все с Вольных земель. И ведь на всех ярлыки сумел выправить! Харуна уже справлялся у него, знаю. Хотел отбить даже, но куда против урайского права? Хиланские ярлыки, честь по чести! Вроде как не рабыни, а наемные. Ну так нас не обманешь, наемных в цепях не держат, дурманом не потчуют. Своих, что ли, подгребает? Хороши молодки, как на подбор, только спят почти все время, точно под дурманом. Вот как кормит — не знаю, но одна девчонка вчера как ходила за лошадьми, так и упала без чувств. Вроде с голоду. А может, побитая сильно? Как только под копыта не попала.

— Да уж, не хочешь ступить в дерьмо — сиди дома, а нет дома, считай, что уже в дерьме, — пробормотал, прикрыв глаза, Кай, потом вздохнул, повернулся к трактирщику, который притащил набитые продуктами подсумки. — Так что ходи, не бойся. Сколько с меня?

— Пять монет серебра, — буркнул трактирщик. — Это если с благодарностью.

— Хорошо, — кивнул Кай, распуская шнуровку кошеля. — Хотя и очень взлетела цена с прошлого раза.

— Ну так и ты не бесплатно мерзость бьешь, Весельчак, — оскалил редкие зубы в улыбке трактирщик. — Я слышал, за крупную тварь по золотому, по два сшибаешь?

— Ты бы у Харуны спросил, много ли я с него взял, когда в прошлом году с крайних сосен выводок пустотников снял, — покачал головой Кай. — Или у меня сундук с золотом за спиной? А знаешь, почему мне иногда и в самом деле по золотому платят?

— Жадный ты, вот и платят, — буркнул трактирщик.

— Может, и жадный, — задумался Кай. — Только когда меня нанимают, до меня, как правило, голову складывают несколько человек из тех, кто подешевле берет. Да и я ни разу не был уверен, что всякую мерзость перемогу. Ладно. Ухожу я. Вот деньги. А ведь уведу я от тебя едоков, хозяин.

— А и уводи, — подобрал монеты со стола трактирщик. — Новые подгребут. Особенно этого Туззи с его головорезами уводи. Если бы не Харуна, они бы разорили меня давно. Не очень-то платить хотят. Особенно есть там у него один мерзавец — Таджези. Только и смотрит — что бы украсть. И баба одна с мечом ходит. Недавно появилась. Тьфу, убил бы, пакость какая.

— Ну бабы с мечами бывают разные, — заметил Кай в спину трактирщику и тут же стал подниматься, потому как с улицы донесся глухой удар и чей-то негодующий вопль.

— Ну так что? — с надеждой уставился на охотника Шарни.

— Ничего, — одернул куртку Кай. — Послушай, порученец кетского урая. Удивляться я не люблю, и нынешняя стрелялка меня устраивает, а вот о помощи попросить готов. Мало ли какой ветер по улицам Кеты гуляет? Дело у меня одно в твоем городе. Окажешь содействие при надобности?

— Отчего же не оказать? — просиял Шарни. — На плохое ты не подряжаешься, слышал, а в хорошем отчего не помочь?

— Я и в самом деле на плохое не подряжаюсь, — затянул ремень Кай. — Ну а проводником служить или охранником — не моя забота. Но в день делаю лиг по пятьдесят, хотя через лес медленнее выйдет, сберегаться надо. Ты в окошко-то посмотри. Твои соседи уже шатры свернули.

— Так я… — вытаращил глаза Шарни и ринулся прочь из трактира.

— Фартук забыл снять, — покачал головой Кай.

У входа в трактир собралась толпа. Кай быстрым взглядом пробежал по злым прищурам, мгновенно выцепил странные, словно вылепленные из воска лица охранников работорговца, каждый из которых помимо топора за поясом имел и кожаный хлыст, разглядел и наемных стражников, вооруженных и одетых кому как в голову взбредет. Один из них, худощавый, черноволосый ламенец, потирая руками грудь, сидел на земле и, шипя, изрыгал ругательства. Второй, коротко остриженный чернявый верзила, выше Кая на голову, постукивал по колену обнаженным мечом. Тут же стоял Харуна с десятком селян с копьями.

— Эй, зеленоглазый, — окликнул охотника высокий. — Меня зовут Туззи. Твой зверь лягнул моего парня. Едва не переломал Таджези ребра. Это неправильно. Смотри, сколько лошадей у коновязи, ни одна не лягается.

— А моя умнее прочих, — отозвался Кай, укрепляя на лошади подсумки. — Если увидит какую мерзость, лягнет обязательно. Ну а то, что ребра не проломила или нос не отгрызла, так это на первый случай, для острастки. Ты бы своего ублюдка не посылал больше чужие сумки ощупывать, а то так и вовсе шайку свою уполовинишь. Или он по собственному разумению к моей лошади подошел?

— Смелый? — оскалился в безумной усмешке и шагнул вперед Туззи.

— Обыкновенный, — ответил Кай.

— А ну-ка, — поднял руку Харуна, и тут же все его стражники выставили копья. — В моем селе кровь не проливать. Ни кучей, ни один на один.

— Ты бы, старик, это вчерашнему рыжему сказал, — прошипел Туззи, убрал меч в ножны, ухватил воющего Таджези за шиворот и потащил в сторону.

— Держи, Молодец, — сунул кусок лепешки в мягкие губы лошади Кай, отметив, что симпатии толпы были явно не на стороне пострадавшего от лошадиного копыта, но и в его сторону добрых взглядов не прибавилось.

— Ты бы… это… — почесал затылок Харуна, — уходил бы, что ли? А то ведь добром не кончится…

— Ухожу… — начал говорить Кай и вдруг что-то почувствовал — тень, быструю тень, которая сейчас, сию секунду, в это самое мгновение должна была пронзить ему левое ухо, выйти наружу у правого плеча и заставить упасть, захрипеть, теребя пальцами площадную пыль. Почувствовал и нагнулся.

Стрела почти облизала его затылок, дохнула смертельным ветерком. Миновала верткую цель, но иную цель все-таки отыскала — пронзила грудь нищего, который стоял у самых ступеней, верно предвкушая, на что потратит дарованные медяки.

— Вот ведь дурак, — сокрушенно скривился Харуна и заковылял, побежал вместе с сельскими стражниками к недалекой вышке.

Нищий умер почти мгновенно, даже хрип из его груди был короток. Кай оглянулся. Все, кто стоял у трактира, ринулись прочь, шатры будто ветром сдуло, лошади были запряжены в подводы, да и палатки перекочевали на подводы же. Кай кивнул и не слишком быстро, опираясь на здоровую ногу и сберегая бок, забрался в седло. В отдалении стражники Харуны стаскивали со сторожевой вышки стрелка. Подводы выстраивались в большой обоз. Впереди, запряженные парами мощных хиланских коней, встали повозки работорговца. Его охранники гарцевали на лошадях тут же. Знал Кай таких воинов, если уж и за Хапой не было им оседлой жизни, если перебрались обратно, да еще занялись постыдным ремеслом, значит, не имелось у них за душой ни стыда ни совести. Хотя знал он и другое: если кто-то за что-то готов заплатить, всегда найдется тот, кто будет готов это продать. Но не из-за стыда они тянули налицо смертные маски, не из-за стыда. Неужели дурманом баловались заодно с рабынями?