Книга Первый Мир - Андрей Ливадный

Разговор оборвался, но Гюнтеру в конкретной ситуации уже все было ясно.

Пехотный сервомеханизм времен Галактической войны, получив подобную информацию, не стал бы вмешиваться в дела людей. Боевому вариатору целей достаточно того, что группа подонков, укравшая ребенка, не классифицируется как «противник».

Однако в системе дройда возобладал рассудок Гюнтера.

Вспышка возрождающейся памяти рванула, будто огненный всплеск оборонительной плазменной гранаты: на миг помутилось сознание, зрение стало нечетким, фантомные ощущения звона в ушах и солоноватого вкуса крови на губах ворвались в раздираемый противоречиями рассудок.

Та война сначала убивала души, а уж затем уничтожала людей.

Но случалось и так, что в череде бесконечных схваток возвращались порывы чувств, словно шквалистый ветер вздымал и уносил прах бесконечной усталости, морального истощения, порожденные буднями техногенного противостояния.

Ребенок...

Это случилось, когда Гюнтер уже командовал взводом серв-машин, незадолго до рокового штурма укрепрайона силами Флота Свободных Колоний.

Между капитаном Шрейбом и тем молодым человеком без определенного рода занятий, которого в возрасте девятнадцати лет призвали в армию, лежала неодолимая пропасть. На призывной пункт он явился по принуждению, имея за плечами лишь сомнительный опыт выживания в трущобах одного из мегаполисов Земли, без твердых принципов, без понимания цели жизни, – все как-то скользило мимо, не цепляло, но ад, в который попал Гюнтер, мгновенно сжег все напускное, жизнь перевернулась, – за первые месяцы боев он пережил столько, что не уместила бы и целая эпоха прозябания в мегаполисе.

Он сгорел дотла и стал другим.

Из пепла возродилась иная личность. Капитан Шрейб упал на самое дно, познал все – и мгновения нечеловеческого, животного ужаса перед лицом неотвратимой смерти, и неодолимую ярость боя, горечь невосполнимых утрат, и редкие, бережно хранимые в памяти эпизоды, когда стихало все, отступало горячечное напряжение непрекращающихся боев, и вдруг... приходила пустота. Отдых, о котором так мечталось, начинал тяготить, казалось, что и та, возродившаяся из праха личность погибла – она несостоятельна вне войны, из жизни в минуты затишья вдруг исчезал смысл, оставалась лишь непомерная усталость да напряженное ожидание грядущего...

...Взвод капитана Гюнтера Шрейба отступал к укрепрайону, когда им выпала негаданная передышка.

Прогорклый дым сносило ветром от позиции двух «Фалангеров» и трех «Хоплитов».

Серв-машины, изрядно потрепанные, казались чудовищами, выбравшимися на поверхность планеты из недр мифического Аида. Их броню покрывали шрамы от лазерных ожогов, асимметричными россыпями темнели глубокие выщербины от попадания снарядов и крупных осколков, открытые пусковые стволы ракетных установок почернели от частых запусков, на компенсаторах отдачи электромагнитных импульсных орудий фиолетовой радугой змеились цвета побежалости – немое свидетельство предельно допустимого нагрева, возникающего в моменты ведения непрерывного огня.

– Граф, остаешься в охранении. Сканируешь. – Гюнтер выбрался из прочных объятий сложного каркаса пилот-ложемента, по ходу дела отдавая распоряжения. – Гасанов, ставь «Фалангер» с расчетом отражения внезапной атаки. Остальным – запустить режим смены боекомплекта. Графа и Гасанова меняют Блейз и Сашка-Хоплит. Смена через час.

Он открыл люк и по тонкой «веревочной» лестнице спустился с десятиметровой высоты, оказавшись меж исполинских согнутых ступоходов своего «Фалангера».

– Сфера сканирования чиста, – доложил Граф. – Видно, выдохлись штурмовые группы.

– Не обольщайся, – предупредил его Гюнтер, отойдя в сторону. Земля, изрытая ступоходами машин, рыжела металлом и желтела выступами старых, давно разбитых стеклобетонных укреплений, сохранившихся с той поры, когда Альянс отбил планету у колонистов.

Тишина стояла ватная, ненатуральная.

Вдали высились горы, на участке равнины, по которой, отбиваясь от штурмовых групп Флота Колоний, третьи сутки подряд отступал взвод серв-машин, когда-то рос лес. Сейчас об усилиях терраформирования напоминали лишь редкие, каким-то чудом уцелевшие деревья да скопления пожелтевших, выгоревших на солнце кустарников.

Взгляд нигде не находил отдыха, Шрейб мгновенно поймал себя на том, что напряженно осматривает прилегающую местность в поисках демаскирующих признаков противника.

Рассудок уже не принимал тишины, если раньше Гюнтер в моменты затишья пытался ответить себе на вопрос: за кого и ради чего мы воюем? – то теперь уже не осталось важных вопросов и глобальных проблем. Все. Он дошел до края пропасти и знал, что следующий шаг увлечет его в бездну.

Даже если выживем, вырвемся, что дальше?

Мы все давно и неизлечимо больны. Гюнтер не строил иллюзий, думая о себе и немногих окружающих его людях. Война сожрала наши души. Что мы умеем? Только профессионально драться за пяди земли или кубические объемы космического пространства? Кто из нас способен на что-то иное?..

Осматриваясь, капитан Шрейб заметил группу деревьев: небольшая по размерам рощица, в тени которой густо разросся кустарник.

Он пошел туда, чтобы размять ноги и не стоять в томительном ожидании, пока поступит очередной приказ или будет выяснена причина внезапного затишья.

Еще не ступив под сень крон, он услышал странный звук.

Вода. Так журчали ручьи на Кассии – одной из немногих планет, захваченных Альянсом без яростного сопротивления со стороны колонистов.

Гюнтер проходил там подготовку, еще будучи курсантом центра ускоренной подготовки пилотов серв-машин. Воспоминание, вырвавшееся на волю, относилось к той далекой поре, когда он, дитя мегаполиса Земли, с трепетным удивлением познавал настоящую природу – дремучие леса Кассии казались тогда ему настоящим чудом, иной реальностью...

...Он не ошибся, в тени деревьев среди кустарников бил родник, дающий начало небольшому ручейку, пересыхающему или вновь уходящему под землю на границе между оазисом зелени и перепаханной воронками равниной.

Подле родника сидел ребенок лет пяти. Из-за спутанных, давно не стриженных волос и чумазого личика было невозможно определить, кто перед ним – мальчик или девочка, да это и не заботило Гюнтера в тот момент.

Он растерялся.

Рядом с ребенком застыло лохматое животное, отдаленно напоминающее непородистую собаку. Пес (Гюнтер мысленно окрестил животное наиболее подходящим по смыслу словом) смотрел на внезапно появившегося Шрейба с молчаливым предупреждением – еще шаг и...

Их взгляды встретились.

Пес привстал. Шерсть на загривке встала дыбом, но Гюнтера пронзила внезапная жалость, резанувшая по сердцу: у животного не было задних ног, однако пес-калека ни на миг не изменил своей решимости защищать маленького хозяина или хозяйку.