Книга Аквасфера - Петр Заспа

— Задачи изменились, — ответил за комдива «полковник». — Полёт внутрь зоны мы планировали после предварительной разведки. Но нас торопят сверху, требуют результат. Потому решено эти два полёта совместить в один. Ничего опасного в этом совмещении я не вижу. Облетаете острова, делаете как можно больше снимков и назад. Если обнаружите американцев — не провоцируйте. Здесь нейтральные воды, но кто его знает, что у них на уме? Мы потому и заменили один из вертолётов, чтобы расширить ваши возможности. Один занимается поиском, второй его прикрывает. По заданию, пожалуй, всё, что вам нужно знать, я сказал. А теперь вынужден напомнить, господа лётчики, что это приказ и обсуждать его не нам с вами. Надеюсь, это вам понятно?

Ещё бы! Главный армейский принцип «не хочешь — заставим, не можешь — всё равно заставим» никто не отменял. Тут уж, раз назвался груздем, то шагай в омут, не раздумывая.

— Понятно, — недовольно буркнул Сергей.

— Вот и прекрасно! — «Полковник» взглянул в квадратный иллюминатор на загорающийся рассвет. — Тогда удачи вам! Или как там у вас говорят за столом: чтобы количество взлётов равнялось количеству посадок!

Лопасти соосных винтов вздрогнули и ринулись навстречу друг другу, набирая обороты. Белый шлем Дмитриева в выпуклом блистере[3]кабины обернулся в их сторону, затем Александр Михайлович отвернулся к приборной доске. Левая рука потянула рычаг «шаг-газ» и двигатели взвыли, оторвав шасси от палубы. Выполнив контрольное висение, Ка-27 улетел подальше от корабля, чтобы, наматывая круги, ожидать взлёта ведомого.

Теперь их очередь. По сравнению с серым и обтекаемым противолодочником, Ка-29 выглядит квадратным, угловатым и вызывающе пятнистым. Таким его делают броневые листы и специфичный камуфляж, предназначенный для того, чтобы скрывать вертолёт на фоне береговой черты. Лифт в ангаре поднял на палубу «броневичок», как ласково называли Субботин с Голицыным вертолёт с бортовым номером «22», и они заняли свои места.

— «Позитив», восемьдесят пять триста пятнадцать к взлёту готов! — прижимая ларингофоны к горлу, доложил Сергей.

— Триста пятнадцатый, давление семь полета, ветер слева двадцать градусов, три метра. Взлёт разрешаю, — привычно отозвался руководитель полётов.

Над головой низко завыли турбины, затем вой перешёл в свист, и бурая с белыми кругами палуба поплыла в сторону.

— Триста пятнадцатый триста третьему! — захрипел в наушниках голос Дмитриева.

— Триста пятнадцатый взлёт произвёл, борт — порядок! — доложил Субботин ведущему языком авиационного радиообмена. — Вас наблюдаю. Занимаю своё место.

— «Позитив», я триста третий, — теперь Дмитриев связывался с кораблём и, дождавшись ответной квитанции, доложил: — Группа в сборе. Работаем по заданию.

Тень от вертолёта бежала впереди по воде, как пёс-поводырь на поводке слепого. Затем они перешли в набор высоты и тень отстала, потерявшись в белых барашках волн. Первым летел вертолёт Дмитриева. Чуть выше и правее, чтобы не попасть в спутную струю ведущего, держался Субботин. Корабль остался далеко позади, и сейчас весь горизонт от края до края заслоняла приближающаяся серая стена. Если издали она ещё напоминала мощный грозовой фронт, то теперь, когда до неё оставались считанные километры, зона превратилась в грязную непроницаемую вату с ровными, опускающимися к воде краями.

— Триста пятнадцатый, пройдём над верхним краем.

— Понял вас.

Субботин потянул вертолёт в набор высоты. Внизу проплыла синяя черта моря, исчезающая за ровной линией границы зоны. Теперь они летели над гладкой серой пустыней, напоминающей молочные поля Арктики.

— Триста третий! — напомнил о себе «Позитив». — Ваши действия?

— Работаем! — нехотя ответил Дмитриев. — Верхняя граница три тысячи метров. Облачность сплошная, десятибалльная. Будет ещё информация — доложу!

— Понял вас! Вам добро на снижение.

— Пройду ещё с данным курсом на этой высоте.

Слушая переговоры Дмитриева с кораблём, Субботин удивлённо вздёрнул бровь. А ведь не только у него интуиция стонет в предчувствии беды. Александр Михайлович тоже не торопится лезть в эту серую кашу и, как может, тянет время.

Но «Позитив» неожиданно проявил упорство:

— Триста третий, старший приказывает вам снижаться. Как поняли меня?

— Понял. Выполняю.

Субботин почувствовал в голосе Дмитриева раздражение:

— Триста пятнадцатый, следуй за мной.

Ка-27 клюнул носом и, скользнув по поверхности бледной тенью, исчез внутри облачности. Сергей дал Дмитриеву возможность немного уйти вперёд, затем перевёл вертолёт на снижение. Бледно-грязная поверхность марева, похожая на огромное забетонированное поле, стремительно ринулась навстречу. Теперь, когда она проносилась рядом с шасси, это сходство было так реально, что Субботину показалось, что они сейчас покатятся по нему, как по полосе аэродрома. Колёса мягко коснулись пушистой ваты и исчезли. Затем в стекло бросились клубы тумана, в кабине стало темно, и вдобавок вертолёт затрясся мелкой дрожью. Сергей пробежался взглядом по приборной доске, затем беспокойно оглянулся по сторонам. По остеклению хлынули потоки воды. Видимость стала нулевой, и Субботин испугался, что он может столкнуться с вертолётом Дмитриева. Лезть вдвоём в такую темень было нарушением всех авиационных законов. Но никто не ожидал, что здесь будет как в грозовом облаке. Стремясь уйти с одного направления с ведущим, Субботин отвернул влево, но, к его удивлению, стрелка указателя курса не сдвинулась с места.

— Что с курсом? — он с тревогой обернулся к штурману.

Женя удивленно щёлкал переключателями, жал на кнопки, но ничего не менялось.

— Командир, отказ курсовой системы!

Сергей хотел сказать по этому поводу что-нибудь едкое, но не успел. Неожиданно вертолёт будто упёрся в стену. Субботин с Голицыным повисли на ремнях, кресла под ними заходили ходуном, табло отказов вспыхнуло красными огнями, а корпус затрясся от мощных ударов. Скорость с двухсот километров в час неожиданно погасла до пятидесяти. Желудок подпрыгнул к горлу, и Субботин понял, что они падают.

— Шаг подмышку! — заистерил Женя.

Но Сергей и без его подсказки уже тянул рычаг «шаг-газ» максимально на себя. Падение немного замедлилось, но теперь полезла вверх температура двигателей. Поняв, что ввысь им не вытянуть, а бороться с непроницаемым и вязким, как студень, туманом бессмысленно, Субботин двинул рукоятку управления вперёд, переводя вертолёт едва не в отвесное пикирование. Поступок был весьма рискованный. Пробивание облачности в надежде выйти под её нижний край чревато опасностью, так как она может опускаться до самой земли. Авиационный чёрный юмор по этому поводу гласит: нет земли, нет земли, потом полный рот земли! Стрелка высотомера открутила влево круг, затем второй и неожиданно замерла на восьмистах метрах, хотя Сергей явно чувствовал отрицательную перегрузку падения.