Книга Центурион - Саймон Скэрроу

Макрона отвлек тягостный стон с земли, где пострадавший от ножа, отчаянно дернувшись, оторвал с себя руку Катона. Снова вольно брызнула кровь.

— Где доска? Я же просил! — раздраженно крикнул Катон, снова зажимая рану и склоняясь над Менатом: — А ты лежи!

— Холодно мне, — горячечно поводя глазами, сказал Менат, действительно трясясь. — Знобит всего… И больно, пес его дери, ох больно…

— Крепись, — твердо сказал ему Катон. — Рану будем врачевать. Ты поправишься.

Небольшая толпа солдат с вкраплением вездесущих горожан стояла и молча глазела на страдания Мената и на то, как он прерывисто, с сипом дышит. Вот его затрясло, затем тело пошло судорогами, он весь мучительно напрягся и наконец с долгим, словно прощальным, выдохом затих. Катон прильнул ухом к его окровавленной груди и чуть погодя отстранился, отведя от ножевого ранения руку.

— Всё. Он отошел.

Секунду толпа молчала. Затем кто-то из иллирийцев прорычал:

— Тот выродок его убил. Все, не жить ему!

С гвалтом разгневанных, взывающих к мести голосов толпа разделилась надвое — велиты против легионеров. По обе стороны стиснутые кулаки, прочно упертые ноги; плечи, напрягшиеся в готовности ринуться в драку. Макрон, решительно встав между обеими стенками, вскинул руки.

— А ну, стоять! Хватит! Держать дистанцию, я кому сказал! — Со свирепым лицом он смотрел то в одну, то в другую сторону: мол, только попробуйте ослушаться. — Центурион! — кивнул он Цимберу. — Уводите своих людей обратно в лагерь, быстрее!

— Слушаю!

Цимбер, салютнув, пихнул ближайшего по направлению ворот:

— А ну, пошли! Давайте, давайте! Покуролесили, и будет!

Сердитыми толчками он сбивал негодующих легионеров в кучу, прочь от таверны и лежащего на улице тела. Кто-то из иллирийцев крикнул им вслед:

— Ничего, мы еще встретимся! Поквитаемся с вами за Мената!

— А ну, тихо! — прикрикнул Макрон. — Закрыть рты! Центурион Катон?

— Слушаю!

Катон встал, отирая запачканные кровью руки о тунику.

— Дать легионерам фору, затем вести наших обратно в лагерь. И смотреть, чтобы с арестованным ничего не случилось.

— Как быть с Менатом?

— Его тоже взять. Санитарам из лазарета готовить тело к погребению.

Ожидая, когда легионеры отдалятся на безопасное расстояние, Катон подобрался к Макрону и тихо заговорил:

— Пахнет скверно. Не хватало еще, чтобы когорта выходила в поход с зубом на легион, а он — на нас.

— Да, правильно все, — мрачно согласился Макрон. — И Криспу со смертью нашего человека тоже жизни не будет.

— А что его ждет?

— За то, что зарезал своего? — Макрон лишь досадливо махнул рукой. — Приговорят к смерти, тут и к гадалке не ходи. Причем не думаю, что казнь Криспа положит всему этому конец.

— Вот как?

— Сам знаешь, каково оно, когда враждуют меж собой солдаты. Тут и в одном-то подразделении хлопот не оберешься. А уж если пойдет раздор между Десятым и Второй Иллирийской, тут уж… Помяни мое слово. — Макрон тяжело вздохнул. — Ладно. Мне сейчас писать донесение, чтоб его, проконсулу, и завтра с утра первым делом к нему. Так что я пошел. А ты еще чуток повремени и уж тогда веди наших ребят.

— Слушаюсь.

— Ну давай, Катон. До встречи.

Проводив взглядом Макрона, Катон посмотрел на тело, лежащее возле ног. Кампания еще и не начиналась, а армия уже потеряла двоих. Хуже того: если прав Макрон, одна лишь пьяная ссора может отравленной занозой засесть в сердцах людей. И это тогда, когда весь ум, вся рассудительность должны быть направлены на поражение парфян, а не на собственные распри.

Глава 3

Тело кавалериста было помещено на похоронные носилки, которые товарищи перед рассветом отнесли к погребальному костру. Костер был сооружен невдалеке от лагерных ворот. В почетный караул умершего солдата стала его центурия, а вообще проститься пришла почти вся когорта. От Макрона не укрылся мрачный, мстительный настрой людей, когда он произносил по Менату краткую надгробную речь и подносил к костру факел. Люди угрюмо смотрели, как языки пламени жадно лижут промасленное дерево и с треском вспыхивают, посылая в яркое небо кружащееся взвихрение дыма и искр. Затем, когда костер прогорел и стал осыпаться, Макрон кивком указал Катону подавать приказ возвращаться в лагерь. По команде центуриона солдаты развернулись и молчаливым маршем двинулись обратно.

— Настроение, я бы сказал, не из лучших, — определил общую атмосферу Катон.

— Верно. Тебе лучше их чем-нибудь загрузить. Пусть занимаются, пока я у Лонгина.

— А чем?

— Да откуда я знаю, — сказал неохотно Макрон. — Ты же у нас умник. Тебе и решать.

Катон удивленно покосился, но ничего не сказал. Он знал, что Макрон всю ночь провел за составлением донесения, да еще за подготовкой похорон. Плюс вчерашние возлияния, а от этого бодрости духа не прибавляется. Поэтому Катон ограничился кивком.

— Отработка боевых приемов. На тренировочном оружии. От этого пыл из них повыйдет.

Несколько часов махания деревянными мечами удвоенного веса и щитами из ивовых прутьев — от этого выдохнется и сильнейший. По лицу Макрона едва заметно скользнула улыбка:

— Вот и действуй.

Катон отсалютовал и вслед за своими людьми направился к лагерным воротам. Какое-то время Макрон смотрел ему вслед, размышляя, когда же его товарищ полностью овладеет техникой муштры, на которую у него самого ушел далеко не один год. Там, где Макрон теперь просто выкрикивал указания, сдобренные солеными словечками (если хотите, попробуйте сами поорать несколько часов кряду сквозь весь этот гам и стукотню на плацу), Катон, не развив еще у себя достаточной голосовой мощи, переходил с пояснениями от одного практиканта к другому, напоминая больше школьного учителя, чем центуриона-наставника, до которого дорос. Ну да ничего; еще несколько лет, и он, несмотря на молодость, освоит эту премудрость не хуже любого другого офицера. Только вот когда? Тут остается только вздохнуть. Потому что до этих пор Катону придется без устали доказывать соответствие своему званию, до которого из его ровесников добрались пока весьма немногие.

Макрон держал путь к воротам Антиохии. Под штаб проконсул реквизировал себе одно из красивейших зданий в городе. Не наспех сооруженный преторий; не тесный полководческий шатер, отличающийся от походной палатки разве что размером да мелкими удобствами… Макрон мрачно улыбнулся. Про предстоящую военную кампанию с уверенностью можно сказать разве то, с какой роскошью выступит в поход полководец-проконсул: с пышностью такой, какая и не снилась его легионам, бредущим в полном снаряжении, да еще под гнетом тяжелых тюков с припасами.

— Люблю людей, что следуют примеру, — тихо усмехнулся он, шагая на встречу с Лонгином.