Книга Ночная охота - Юрий Козлов

Антон молчал. Слушать старуху было все равно что читать книги или смотреть на звезды.

— Кстати, с трубой вы поступили очень остроумно, — заметила старуха, выказав себя еще и практиком-домоустроителем.

— Ты… была у меня?

— Была, — кивнула головой старуха, — хотя, признаюсь, не очень-то это хорошо — приходить к человеку, когда он спит…

— Как ты вошла? — Антону редко доводилось встречать таких старых людей. А то, что старуха была культурной, то есть, по всей видимости, не держалась за жизнь, — вообще в голове не укладывалось. Как ей удалось дожить до таких лет, где она ходила?

— Вы имеете в виду смешные ловушечки на входе? — помешала кочергой дышащие угольки старуха.

Антон угрюмо промолчал. Он не считал свои ловушки смешными. Но то обстоятельство, что древняя куча мусора легко их преодолела, делало их именно таковыми.

— Вы скорбите о несовершенстве ловушек, — прочитала она его мысли, — но почему-то не любопытствуете, какова была цель моего посещения? Вы мыслите недостаточно функционально, молодой человек.

Антон едва сдержался, чтобы не надеть раскаленный жестяной доспех костерка старухе на башку. Пусть бы бежала с песней к воде. Но тут же припомнил, что утром пересчитывал банки с консервами — все были на месте. «Неужели отсыпала муки?» — стиснул кулаки Антон.

— Я приходила за книгой, — строго посмотрела на него старуха. — Вот, — извлекла из объемистого с бахромой, похожего на индейский, мешка возле ног заплесневевший том. — Собиралась на днях вам вернуть. Больше эта книга мне не понадобится. Единственная просьба: не употребляйте ее на курево или растопку.

— За книгой? — Антон с недоумением принял из скрюченных, как сучья, рук старухи светящийся том.

— Да-да, за книгой, — с достоинством подтвердила старуха, набила трубочку табаком из кисета, раскурила горящим прутиком.

Ноздри у Антона сделались как трубы. Он не мог ошибиться — это был настоящий табак, причем табак отличный.

— Я тоже сушу, — тихо сообщил он.

— Вы рвете листья у голубой дачи, — прищурилась на него сквозь дым старуха, — я сажала там табачок пять лет назад. Потом я вывела новый сорт, такой же крепкий, но более ароматный. Старый, должно быть, одичал. Не советую его курить, он дерет горло. Угощайтесь, — распустила веревку на кисете.

Антон просунул в кисет всю руку. За такую горсть в школе отдавали два пакета сухой каши. Вторая рука машинально раскрыла книгу, нащупала страницу.

— Мы же договаривались… — огорчилась старуха.

— У меня нет с собой бумаги.

Старуха, вздохнув, извлекла из мешка вторую трубку.

Антон с удовольствием закурил. Мысленно он примирился с пребыванием старухи на белом свете. В этом было даже что-то забавное. Табачок превзошел все его ожидания. Антон раскрыл заплесневевший светящийся том, ради которого старуха совершила опасное ночное путешествие. Ловушки могли переломать ей ноги. Проснись Антон, когда она шарила в темноте, он бы, не раздумывая, убил ее.

— «Дон Кихот», — произнес вслух решительно ничего не сообщающее ему название. В нем заключалась сухость, как в табачном листе, перед тем как его разотрут в порошок. Антон попытался хоть что-то прочитать в неверном свете костра. Строчки прыгали, витиеватые трудные слова тонули в странице вместе со смыслом. «Хорошо бы, — мелькнула мысль, — она допустила меня до своих табачных грядок». — Дон Кихот, — повторил он. — Это река?

— Река?

— Река, я проходил в школе.

— Была река Дон, — сказала старуха, — но она давно исчезла в песках. Дон Кихот — не река, это человек.

— Индеец? — предположил Антон.

— Почему индеец?

— Белые, черные, желтые — все мрут, — объяснил Антон, — только красные крепнут. Уже есть города, где одни индейцы. Радиация, химия, чума — им все нипочем. Другой состав крови.

— Дон Кихот не индеец, — сказала старуха.

Антон поднялся. В общем-то ему не было дела ни до реки, ни до индейцев, — по крайней мере, пока они здесь не появились, — ни до человека по имени Дон Кихот. Не индеец, и черт с ним!

— Спокойной ночи, — сказала старуха. Она по-прежнему сидела у костра, только теперь смотрела не на Антона, а в темноту.

— Гриша велел передать тебе банку консервов, — с болью выговорил Антон, — можешь завтра зайти взять.

— Благодарю, — она даже не пошевелилась, как будто консервы не представляли для нее ценности.

— Мы еще поговорим об этом… Доне… Старуха молчала.

Антон пожал плечами. Ресурс его дружелюбия иссяк. Ему казалось, она должна была обрадоваться. Он еще раз оглянулся, но вокруг была тьма. Старуха словно проструилась вместе с синим дымом от погасшего костра вверх по стволу дерева, растворилась в ночном небе. Она была не только мастером светомаскировки, но и мастером внезапного исчезновения.

4

Первые дни он брал воду в речке за стеной, затем кипятил. Вода была мутной, отдавала болотом. Старуха показала едва заметный, пульсирующий родник в лопухах. Вода растекалась под лопухами невидимой лужицей, и казалось, нет здесь никакой воды, лишь дрожат в воздухе два кирпича, но кирпичи-то как раз и дрожали в воде, обозначая родник.

В красно-коричневых лохмотьях старуха стояла над потайной водой, как осеннее дерево.

— Если я набью тебе зверей на шубу, что ты мне дашь? — спросил Антон.

— Хочешь, засолю мясо? — предложила старуха. Звериное мясо изначально представляло из себя свежую, если, конечно, она может быть свежей, падаль. Природа и здесь держала Homo sapiens в черном теле. Не сильно отличалось по своим достоинствам от звериного и синее волокнистое мясо птиц. Оно годилось в пищу только после многочасовой варки с непрерывным подливом воды.

Рано или поздно консервы закончатся, подумал Антон, придется переходить на то, что есть. Консервы делали из мяса свиней. Их разводили на фермах вблизи больших городов. По слухам, это были домашние животные, сплошь состоящие из мягкого розового мяса. Там, где жил Антон, никто отродясь не видел живых свиней.

— У меня есть хорошая бочка, — сказала старуха, — и специальные травы — они отбивают привкус.

— Логично, — согласился Антон. — За мной шкуры, за тобой мясо.

— Кооперация, — подмигнула старуха, — альфа и омега высокой производительности труда.

Антон забыл, что означает слово «кооперация», насчет «альфа и омега» знал из Священного Писания: «начало и конец». Там что-то было и про железных птиц. Антон подумал, что насчет птиц сбылось, а вот насчет высокой производительности труда не очень.

На заводе, где они два дня в неделю работали после дневных занятий, висел лозунг: «В РАЗДЕЛЕНИИ ТРУДА ЗАЛОГ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СВОБОДЫ И ЭФФЕКТИВНОГО ПРОИЗВОДСТВА!» Действительно, каждому поручали какую-нибудь одну операцию. Антон, к примеру, сверлил дырки в железных пластинах. Неужто дырки и были залогом экономической свободы и успешного труда? Проходя однажды мимо мусорных контейнеров, Антон увидел, что они переполнены пластинами с дырками.